– Может она спичками как-то? Или свечой? – продолжала Анна Александровна. – Пылесосила тут, дверцы случайно приоткрыла, чую, – дымит…
– Вы пылесосили в два часа ночи? – искренне удивился Максим.
Гневно сверкнув глазами («Какое это теперь имеет значение?!»), Анна Александрова хлопнула дверцей, вызвав весёлый пепельный вихрь.
– Вечером пылесосила, дверцы починить давно надо, времени нету, и некому…
Похабная квартирка, как сказал бы гражданин Полиграф Полиграфович. Похабная и отчасти бестолковая: в своё время, в шестнадцатиэтажном доме планировали расположить по одной квартире на этаж, когда поняли всю неуклюжесть сей затеи, раскроили на несколько частей, самым что ни на есть варварским образом. Спальня (родительская) через узкий холл сопрягалась с другой комнатой (детской)…
– Вы двери на ночь не закрываете? То есть, двери спальни? – спросил Максим.
– Нет. У нас тепло, топят хорошо, – недоумённо ответила Анна Александровна.
Зевая, едва ли не ежеминутно, Макс пустым взглядом осматривал дом, где не нашлось места для его младшей сестры, где каждый предмет был приготовлен для её расправы, нуждался в срочном огненном уничтожении.
Макс понимал, как всё это происходило.
Он понимал, зачем Маша всё это делала.
Он только не знал, как это можно остановить…
– Она встала поздно ночью, не зажигая света…
– У нас всегда в коридоре горит светильник, – перебила его Анна Александровна. Макс рассеянно кивнул.
– Значит, видела, что шкаф раскрыт. Я же говорил вам: нельзя оставлять раскрытыми двери – и шкафа, и комнат, и ванной, и тумбочек…
– Это мой дом, – тоном боярыни Морозовой заявила Анна Александровна. – Где хочу – там и раскрываю…
– Вас никто не принуждал пускать Машку.
– А кто её пустит? Кто? Одна-одинёшенька, некому плечо подставить, некому приютить, обогреть.
– Она не одна на белом свете, – довольно резко произнёс Максим.
– Ну да, как же, братец-проходимец, ни копейки за душой, – с нервным смешком отозвалась хозяйка похабной жилплощади.
– Где она сейчас? – спросил Макс, глядя в ослеплённое зимней ночью окно.
– Не знаю. Саша за ней поехал. На машине…
Марка и цвет автомобиля названы не были, должно быть потому, что Максиму всё это было давно известно.
Не шнуруя туфель, он выскочил на пустынную и сумрачную лестничную площадку. В ожидании лифта возился с пальто, вспоминая какую-то забытую деталь, как всегда забываешь в общении с неинтересным собеседником. Возвращаясь к двери, за которой притаилась испорченная пирокинезом шуба, он едва не упал, наступив на шнурок. Анна Александровна, казалось, выглядела ещё хуже, постаревшей и измотанной. В душе Макса проснулось что-то похожее на жалость, он даже намеревался выдумать какую-нибудь другую причину (зажигалка на каминной полке, книга на журнальном столике в гостиной, расчёска в прихожей перед зеркалом), но, отбросив всё, что было похожее на жалость, он сказал:
– Вы были совершенно правы… Я имею в виду, – ни копейки за душой. Новой шубы я вам не куплю, старую не починю…
– Ладно, уж…
– Извините, я не закончил, – на секунду прикрыв глаза, Максим восстановил в памяти образ своей младшей сестры, и уже без прежней уверенности завершил:
– Она никогда не делала этого просто так…
…только мусора, быть может побольше, да работающих фонарей поменьше, но это убойное сочетание и подчёркивает критические дни, какие выпадают в отдаленных районах больших городов практически ежедневно.
