История и фэнтези. По следам героев «Игры Престолов» - страница 7

Есть у предков и могучая защитница – наука. Конечно, эта дама знает не все и не все может объяснить, но от этого она не становится мягче и терпимее. А на расправу ученые мужи ничуть не менее скоры, чем любой средневековый рыцарь. Историк идет от источника, который сам по себе является историческим фактом, и право на фантазию далеко не всегда готов признавать. Хочешь писать о минувшем – иди сначала в архив. И точно следуй документу! И ссылочки не забудь! Так, что тут у нас получилось? Монография, говоришь?! Так, хорошая же монография!! Попенять, например, могли на неверно указанное количество лошадей в повозке исторического персонажа (Шелгунова), так как получить такого рода информацию «несложно» в Государственном архиве Архангельской области![19]

Конечно, историческая беллетристика сильно различается по своим задачам и исполнению. Документальные романы подчас сложно отличить от научно-популярной литературы. Здесь нет вымышленных персонажей и событий, свобода автора заключается исключительно в трактовке источников.[20]

Далеко не все могут творить в таких спартанских условиях, основная масса мастеров слова предпочитает работать в ином ключе: историческое событие раскрывается глазами вымышленного персонажа – доблестного рыцаря Айвенго, Алексея Бровкина и т. п. Писатель силой своего воображения пытается проникнуть в реальный исторический процесс, который и представляет для него главную ценность (становление английской государственности, роль сильного монарха в вестернизации России), а приключения героев, придающие повествованию увлекательность и непредсказуемость, лишь вплетаются в канву исторических событий. Судьбы этих людей никак не отражены историческими источниками, в лучшем случае на полуистлевших страницах осталось только имя, поэтому фантазировать о них можно сколько угодно. Конечно, какие-то ограничения есть и в этом случае: герой должен оставаться человеком своего времени со всеми присущими ему взглядами и пристрастиями; аккуратно следует относиться к бытовым подробностям, религии, военному снаряжению. Однако, главное, каким бы вымышленным персонаж не был, он никогда не сможет выйти за пределы жесткого исторического каркаса, заданного географией, хронологией, событийной канвой и культурным миром эпохи. В отношении исторических личностей это правило действует значительно сильнее: неосторожно приписанная герою мысль может сломать всю образную конструкцию романа.[21]

Наконец, огромный массив исторической беллетристики собственно историей интересуется мало. Она становится фоном для авантюрной или бытовой интриги. Реальные личности в этом случае действуют на более или менее удаленной периферии, реальные события (или легенды) служат для придания сюжету динамики и колорита. Классический пример – А. Дюма: исторические персоны есть, события присутствуют, культурный фон наблюдается, а самой истории почти нет. Часто в таких романах действуют современные автору люди, лишь переодетые в исторические костюмы. Две последние категории литературных произведений и подвергаются наиболее уничижительной критике, а зачастую и насмешкам.

Стоит только писателю по-настоящему почувствовать страсть эпохи, сформировать сюжет, увидеть, как живых, своих героев, почувствовать ту душевную боль, без которой невозможен творческий порыв, как появляется историк и начинает нудить: «Так не бывает, приятель. Ты здесь ошибся с датой: летописец имел ввиду совсем другое летоисчисление…» – «При чем тут летоисчисление?! Я же не календарь описываю! Мне важен внутренний мир героя, его любовь, представления о чести, вере…» – «Кстати, о вере, – жесткое лицо историка вдруг становится каким-то неестественно веселым, – Пасха вовсе не является двунадесятым праздником». – «Спасибо за совет, упустил…» – «А еще ты упустил, что для средневекового человека принадлежность к конфессии или сословию означала гораздо больше, чем принадлежность к „нации“, как ты тут пишешь; что он не пытался осмыслить политику исключительно в рациональных категориях и король оставался для него священной личностью; что кикимора не живет в болоте…» – «Довольно! Я хочу иметь право на фантазию, на вымысел, на свой мир, наконец!» – «Кто ж тебе запрещает? Твори! Только помни, о тех, кто творил до тебя и создал тот мир, в котором ты живешь. И если бы они вели себя иначе, как знать, может быть наш мир был бы совсем другим. И вот в этом нужна точность…» – «Именно, точность, – из сумрака комнаты появляется длинноволосый молодой человек с горящими глазами. – Кто написал, что желобок на лезвие меча нужен, чтобы по нему стекала кровь?! Молчишь… Он нужен для облегчения клинка!» Тут писатель вдруг замечает, что длинноволосый нервно поигрывает небольшим кинжалом, с тем самым желобком, который нужен, конечно, для облегчения оружия. «А сколько пуговиц было на мундире наполеоновского гренадера в 1809 году?» – «При чем тут пуговицы?!» – «А танк „Тигр“ во время немецкого наступления на Москву 1941 г.?!!» – «Я ничего не писал ни про немецкое наступление на Москву, ни про танк „Тигр“!!» – «Такие как ты писали!!!» – «Все! Я никогда больше не возьмусь за исторический роман!! Я буду писать фэнтези!!! Слышали, фэнтези!!!» С тихим хлопком, оставив легкий запах серы, оба исчезают. Писатель вдруг обнаруживает, что лежит на коврике у кровати, среди разбросанных пустых бутылок и остатков закуски – результатов вчерашнего творческого поиска. «Только фэнтези…» – шепчет он и неожиданно твердым шагом подходит к компьютеру. В голове все легко и ясно, вчерашняя мука, как и кошмар, остались позади, работать, работать… На экране монитора: «Битва за престол». Рука сама ставит выделение и нажимает «del»…