История Клуба-81 - страница 28

«Для членов правления очевидно, – писал я, – что не стоило создавать творческую организацию, которая бы состояла из посредственностей. Было очевидно и то, что клуб не стоило создавать ради трех-пяти литераторов. По мнению правления, клуб составляет талантливое большинство. Клуб как целое может отличить талантливое от неталантливого, не будет аплодировать посредственности и поносить выдающееся… Поэтому правление не испытывает боязни перед большинством клуба, не стремится – ни прямо, ни косвенно – ставить членов клуба в положение лишь регистраторов событий, и не опасается, что члены клуба могут дискредитировать культурную значимость того явления, которое они так или иначе представляют… По мнению правления, клуб… представляет неотъемлемую часть отечественной литературы, базирующуюся на более широкой традиционной почве, чем официально признанная, более критично осмысливает жизненный опыт современника, тематически своеобразную и более принципиальную во взгляде на творчество с точки зрения постоянного обновления».

О другой точке зрения: «По мнению элитаристов, большинство клуба состоит из посредственностей, весом обладает лишь творчество немногих… отсюда ультимативность тона, отсюда стремление выдать мнение двух-трех членов клуба за мнение истинное и не допускающее возражения высказывание о том, что отношения внутри клуба нужно строить не на равном уважении личности каждого члена клуба, а на исключениях… Элитаристская позиция неизбежно приводит к идее, что, помимо демократической структуры клуба, существует элитарный синклит, который должен определять политику клуба».

С этой статьи началась моя полемика с Виктором Кривулиным, которая продолжалась все годы существования клуба и временами вспыхивала в 1990-х годах. Причина оставалась прежней. Поэт, занимая по отношению к властям крайнюю из возможных публичных позиций, живо, как немногие, ощущал себя участником общения в том круге, к которому принадлежал и в котором хотел видеть себя лидером. Кривулин был исключительно популярен как поэт – он был поэтическим голосом независимой культуры, – при этом бросалась в глаза его способность не слышать других и предлагать фантастические, практически неисполнимые решения. Члены клуба ожидали от правления совсем другого – открытости, настойчивого достижения уставных задач, расширения и усиления влияния клуба в независимом культурном движении Петербурга.

Недовольные своим положением в клубе находили поддержку и утешение среди литераторов, которые по тем или иным причинам в клуб не вступили. В этой среде и создавалась большая часть той «руморологии» (суждений, основанных на сплетнях и слухах), о которой написал Н. Подольский. Одна из причин – аллергия некоторых людей к пребыванию в организации любого толка. Сами собрания и заседания с повесткой дня, председателем и регламентом убивали для них излюбленный кайф общения, при котором каждый говорит и читает что хочет, в любой момент можно сбегать за бутылкой, и прочее. Клуб серьезно повлиял на межличностные отношения. Некоторые неофициалы не сразу поняли, что для существования клуба необходимо освоить новые ответственные формы общения, без которых нельзя обеспечить равенство прав, взаимоуважение и доверие друг к другу.

Между тем творческие вечера продолжались: вечер 23 марта 1982 года был посвящен теме «Современное петербургское изобразительное искусство и литература». Экспромтом была организована выставка работ художников, с докладом выступили Ю. Новиков, С. Гершов, Игорь Иванов, Михаил Иванов, В. Кривулин и другие. В полемической схватке столкнулись крайние точки зрения на авангард и модернизм, на задачи и состояние современного независимого искусства.