История Мексиканской революции. Выбор пути. 1917–1928 гг. Том II - страница 26

Неудивительно, что в феврале 1917 года четырнадцать мексиканских епископов из эмиграции выступили с решительным осуждением Конституции 1917 года[45]. Они утверждали, что конституционный Конвент в Керетаро был неправомочен менять основной закон страны, так как от выборов в него отстранили целые слои общества. Подразумевались главным образом та же церковь и крупные помещики, которые к моменту принятия Конституции по большей части уже эмигрировали. Епископы утверждали, что по-настоящему легитимной является только Конституция 1857 года (отсюда и соответствующие лозунги Феликса Диаса). Хотя и та Конституция, мягко говоря, симпатий к церкви не выказывала, но там по крайней мере не было ограничения на количество священнослужителей.

Первоначально заявление епископов-эмигрантов большого резонанса в Мексике не вызвало. Но в июле 1917 года скрывавшийся от властей в подполье архиепископ Гвадалахары Франсиско Ороско-и-Хименес призвал своих священников прочитать это обращение во время воскресной мессы. Гвадалахара была столицей штата Халиско, которым управлял бывший рабочий, а ныне генерал революционной армии Мануэль Дьегес. Дьегес был, наряду с губернаторами Кальесом в Соноре и Альварадо в Юкатане, одним из самых радикальных антиклерикалов в стране. Гвадалахару захлестнули поддержанные Дьегесом антирелигиозные демонстрации, после которых губернатор просто закрыл все основные церкви города. Кстати, многие церкви оставались закрытыми по всей стране и до этих событий – в них размещались правительственные учреждения, казармы, школы и склады.

К осени страсти улеглись, и восемь церквей Гвадалахары возобновили свою работу. Но Дьегес, как и Кальес с Альварадо в своих штатах, воспользовался церковным бунтом и резко сократил количество священнослужителей в Халиско (с формальной точки зрения, осудив Конституцию, церковники действительно грубейшим образом преступили закон). Правда, Кальес вообще выслал из Соноры всех служителей культа.

Карранса, просвещенный человек своего времени, никаких особых симпатий к католикам не испытывал и против мер Дьегеса и Кальеса не возражал. Однако, будучи прагматиком, он понимал, что с церковью надо как-то договориться, чтобы хотя бы выбить почву из-под ног у феликсистов. К тому же антицерковные меры в Мексике находили благодаря международным связям церкви очень неблагоприятный отклик в мире. Президент понимал – основным камнем преткновения между властями и клиром является судьба конфискованной у церкви в годы гражданской войны собственности, прежде всего недвижимости. В этом вопросе Каррансу раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, «дон Венус» был непреклонен в том, что касалось наказания всех, кто посмел выступить против него с оружием в руках, или, как в случае с церковью, идейно и материально поддерживал врагов революции. С другой стороны, Карранса был, как уже неоднократно упоминалось, сторонником священного для него права частной собственности.

С помощью своего верного соратника министра финансов Кабреры Карранса выработал следующий компромисс.[46] Если конфискованная в ходе войны недвижимость принадлежала священнослужителю как частному лицу, то она подлежала возврату. Но если речь шла о собственности церкви или ее общественных организаций, то имущество надлежало передать в государственную собственность. Карранса и Кабрера понимали, что церковь попытается перерегистрировать свое имущество на частных лиц, и поэтому оно подвергалось строгой проверке. Если выяснялось, что имущество дарили или передавали частному лицу церковные организации, оно также подлежало конфискации. Имели место случаи, когда служащие Министерства финансов, занимавшегося управлением конфискованной собственностью, проверяли кадастровые списки нескольких поколений владельцев. В целом можно констатировать, что, как правило, власти отказывали в возвращении конфискованной церковной собственности, и такая позиция была популярна в народе, за исключением населения южных штатов.