У Мария Николая (1498—1576) спор против аристотелевской логики уже принимал очень жестокие формы; он не надеялся на улучшение ситуации, пока Аристотель не будет запрещен в школах. Его борьба с Аристотелем, по сути, поставлена на службу номинализму, который он надеется обосновать неопровержимым образом. Для него логика и диалектика это не наука о разуме, а наука о речи, так что обе они растворяются в риторике, которая анализирует слова и их состав в речи. Даже если концептуально отличать философию или метафизику как науку о вещах от риторики как науки о речи, первая почти полностью утратила связь с реальностью универсалий и по сути должна быть заменена наукой о речи. Таким образом, он прослеживает субстанцию до существительного, качество до прилагательного, причем под качеством он понимает не только количество, как Валла, но также отношение и активность. Он делит существительные на имена собственные и общие и объявляет последние исключительно собирательными именами, включающими все субстанции одного рода. Таким образом, частное и общее, индивидуальное и родовое соотносятся как часть и целое; universale происходит от universum, и поэтому предложение «Сократ человек» означает столько же, сколько «Сократ часть человечества*. Таким образом, он избегает любой абстрактной концепции универсального; только определение того, какие индивиды объединяются в единство вида, кажется невозможным без предположения о том, что должно быть получено в результате их объединения. Он также стремится переосмыслить выводы как выводы от целого к частям. Номинализм уже здесь превращается в материализм, ибо он признает только два вида вещей: непрерывные или конкретные тела и прерывные или дискретные наборы тел. Это кажется простой непоследовательностью, когда он снова допускает сверхъестественные бесплотные вещи (души и Бога) наряду с естественными вещами. Все наше знание основано на отказе от zXbstraction и на противоположном обобщении (comprehensio), которое он представляет как новый метод философского познания. Мы должны были бы основывать свои доказательства на том, что нам известно, то есть на чувственном восприятии, и оттуда переходить к неизвестному путем обобщения, которое, конечно, всегда приводит только к неопределенным результатам. Здесь он подходит к требованиям индуктивного метода даже ближе, чем Вивес.
Пьер де ла Рами, или Петрус Рамус (1515—1572), стремился создать естественную диалектику в противовес искусственной диалектике школ, которая должна быть настолько же выше первой, насколько вся природа выше искусства, которое ей подражает. Сам он, следуя примеру Платона, не смог строго осуществить требуемое им разделение на две части: Несмотря на почитание Платона и склонность к учению об идеях и концептуальному реализму, он игнорирует метафизику, даже не выступая против нее. Поскольку его интересует лишь риторическая аргументация выдвигаемых им утверждений, он допускает, что все суждения вытекают из выводов, понятия и пропозиции которых принимаются как данность. Поскольку ничего нельзя сделать с природой и мало что можно сделать с искусством, все зависит от практики, которая имеет место в чтении, письме и речи. Тезис о том, что все, что говорит Аристотель, ложь, был одним из его первых публично защищаемых тезисов. Петрус Рамус показал, что платоновский концептуальный реализм в его гуманистически-популяризированном ослаблении привел к тем же результатам в отношении Аристотеля, что и самый крайний номинализм Николия.
