А сколь часто увязывался я за старшим братом, куда бы он с приятелями своими не направлялся. Если на велосипедах ехали, так сажал он меня на руль (на дамском велосипеде иначе не уместиться). Откинусь спиной на плечо брата и подскакиваю на всякой неровности. Жестковато! Ну, а если пешком куда направлялись, так вообще без проблем. Не очень-то им нравилось моё присутствие, особенно если затевалось что-нибудь с участием девиц, но терпели.
А ложки-то забыли!
Однажды отправился я со старшими на рыбалку, да ещё с ночёвкой! Обогнули мы Вознесенку и переправились на Сухотиху – довольно обширный, с десяток футбольных полей остров на правом, ближнем к нам рукаве Уды. Причём не на пароме, как это делали, скажем, косари, а вброд. За вторым поворотом реки, подальше от города имелось такое место, где на Сухотиху можно было переходить, что называется, «не теряя почву под ногами». И проделывали мы это подчас даже с велосипедами. Течение, конечно же, в этом месте бешеное, но упираться можно.
Чуть выше брода мы тогда и расположились на песчаном бережке, что слегка порос корявым да развесистым ивняком. Тут и ловили, радуясь вечернему предзакатному клёву. Вместительный котелок с чистой речной водой навесили над костром, картофеля очищенного да нарезанного в него накидали и рыбы всякой: окуни, хариусы, пескари. Уху мы не то что бы сварили, но крепко-таки уварили и переварили. Зато и вид, и запах!
Даже кое-какие специи нашлись.
Наконец, сняли котелок с огня. На застарелый пень, случившийся поблизости, поставили. Постелили рядом походную скатерку. Разложили незамысловатый припас: чёрный, нарезанный крупными душистыми ломтями хлеб, лук зелёный стрельчатый, огурчики свеженькие, только что с грядки, помидорчики, яйца вкрутую. На клочке газетном соли сероватой грубого помола горку насыпали и уже, голодные-преголодные, собрались хлебать варево наше аппетитное.
Да нечем! Ложек-то нет, ложки-то взять забыли!
Но мы, ничего, не растерялись. Взялись за ножи, да из кусков сосновой коры, которой по берегу валялось предостаточно, такие ложки-поварёшки скоренько выстругали, что с ними уха ещё вкуснее и желаннее показалась.
Опять же и смех, и шутки, и всякая всячина!
А там, глядишь, и уснули, забравшись в припасённые свитера, да сбившись в горячую кучу прямо на еловых ветках, в рядок постеленных на песке, прогретом костром и солнцем. Да ещё укрылись отцовской плащ-палаткой. Тепло! А рядом с нами пёс наш любимый по кличке Барс, для которого на Уде брода, увы, не имелось, и трудную переправу по бешено скачущей воде он одолевал героически вплавь.
Правда, случалось иногда, что ребята постарше его и на руках переносили. То-то ему было не по себе. Уши прижмёт чуть ли не к затылку. На воду, бегущею, косится в ужасе. И лапами по воздуху судорожно перебирает, будто плывёт.
Добрая, верная собака, нас не покидавшая с первых своих щенячьих дней.
И всё-таки – Барсик…
Помню, мы ещё только приехали в Нижнеудинск, как, подрыв нору, под нашим домом ощенилась рыжая бездомная Джульба. Мы поначалу склонялись оставить себе другого щенка – Белоножку, а Барсика уже было пристроили. Но когда нам его почему-то возвратили, он явил такую бездну отваги и обаяния, что мы всё-таки остановили свой выбор на нём.
Жил он перед домом в конуре и обыкновенно сидел на цепи. И лишь зимой переселялся в прихожую. Ну, а когда термометр вовсе зашкаливал, то и на кухню. Впрочем, во всякое время года Барс имел свои прогулочные часы, когда его спускали с цепи, и он бегал по ближайшей окрестности.
