– И что я должен увидеть, наблюдательная вы моя, – ухмыльнулся оперуполномоченный и посмотрел на меня с интересом.
– Нет ничего, – для убедительности я демонстративно пошарила в шкатулке и показала пустую руку.
– А был ли мальчик? – не менее прекрасные чёрные брови встали на высоком, бледном лбу домиком.
– Какой мальчик? А… Горького я как-то не очень. При чём тут мальчик вообще? Здесь лежали драгоценности. Бабушкины. Много.
– А кто может это подтвердить?
– Я, – настроение упало ниже точки замерзания. Кстати, точку я эту так и не запомнила и вообще по физике у меня была тройка. Или точка из химии? Впрочем, без разницы – по химии у меня тоже тройка. Зато по литературе и русскому языку – круглые пятёрки, но это в данной ситуации тоже роли не играет. На чём я остановилась? Ах да – настроение упало. Подтвердить наличие пропавших вещей могу только я и вор. Жидкие хлопки, занавес закрывается, пьеса провалилась.
– Никто не может, – я резко захлопнула крышку шкатулки. – Спасибо за визит, я вас больше не задерживаю.
– Это я вас, девушка, не задерживаю. За ложный вызов. Вот моя визитка, – Антон Сергеевич положил беленький прямоугольничек на стол, – звоните, если что.
Оперуполномоченный Сергеев бодро прогарцевал к двери и вышел. Из квартиры и боюсь, что и из моей жизни. В печали присела я на обувницу и тут же свалилась с неё, испуганная телефонным звонком. Ну, что ещё в ночи грядущей меня должно ошарашить?
– Слушаю, – рявкнула я, даже не посмотрев на номер наглого абонента.
– Алиска? – голос был вроде знаком. – Алиска?
– Крыска вам Алиска, а я Алиса Генриховна. И слушаю вас ровно минуту, потому что через 60 секунд превращусь в тыкву, – громко и чётко проговорила я в трубку и зачем-то показала язык.
– Ну ты, коза, даёшь! Не зря мать твоя всем рассказывает, что ты чокнутая, – хохотнул до боли знакомый женский, противный и до сих пор мною неопознанный голосок. – Не узнала? Богатой буду, в отличие от тебя. Дело есть. Мамаша твоя всем жалуется, что ты в наследство хоромы получила, а с ней не делишься. Пусти пожить. Ты же теперь невеста с жилплощадью, не жмись – поделись.
– Уважаемая. Наверное. И, видимо, знакомая, представьтесь уже наконец, чтобы мы могли продолжить эту совершенно бесполезную беседу, – еле сдерживаясь проговорила я.
– Марта я, ты чё? Мы с тобой мамнадцать лет на одной площадке росли.
– Марта? Марта? – я захлебнулась от возмущения: мне среди ночи звонит мой детский кошмар и просит приютить?
– Заело тебя, что ли, Алиса Греховна?
– Генриховна, – на автомате поправила и тут же куснула себя за язык: зачем? – Слушай меня внимательно, Марта. Ты меня терроризировала с младых ногтей, шагу без подножки ступить не давала, а теперь просишься ко мне пожить? Иди ты, Марточка, к котам на помойку. Спокойной ночи.
Я скинула звонок, не став слушать проклятия, посыпавшиеся на меня из рога нецензурного изобилия словарного запаса соседки. Помогла выбраться Семёну из наблюдательного шкафчика и протрубила «утро вечера мудренее», оборвав все попытки Сёмы обсудить принца и бабу-Ягу. Дракон расположился в той самой вазе, которая послужила ему родильной палатой – свернулся клубочком, как котёнок, и через секунду захрапел, выпуская из ноздрей пар колечками. Позавидовав такой скорости отключения, я ещё порядком покрутилась в кровати, представляя различные варианты развитий наших отношений с Антоном. Заснула на моменте выбора института для нашего сына.
