– Сильно-то губы не раскатывай, до знаменитостей нам с тобой ещё ой-ё-ёй. И вообще, мне уже пора собираться на встречу. Два часа всего осталось.
– Всего? И ты собираешься сто восемьдесят минут собираться? Вроде говорила, что кафе неподалёку?
– Чего бы ты понимал в женских сборах, – вздохнула я и поплелась мыть голову.
Причёска и макияж много времени не заняли. Волосы у меня обычно в двух вариантах прибывают: распущенные лохматые и распущенные прилизанные. Первые чаще. Я не специально, правда. От всяких там заколочек и резиночек жутко болит голова. Но мама говорит, что это во мне папа беснуется: вечно у него всё в бардаке. Ну не знаю… Точнее, не помню, он нас в раннем детстве бросил. Моём, конечно. Думаю, что сбежал он от вечно нудящей жены, а не от меня, хотя мама говорит, что ребёнком я была несносным. И выросла не лучше… И лохматая. В общем, волосы я тщательно расчесала, а губы намазала гигиеничкой, другой помадой пользоваться мама не разрешала. Вопрос с нарядами тоже не стоял – из одежды у меня было только то, что на мне. Оставшиеся полтора часа я репетировала встречу: как сяду, что скажу, как буду торговаться.
– Понимаешь, Семён, – призналась дракону, – я абсолютно не умею стройно вести беседу. Меня вечно уносит в какие-то тридевятые дали. Мой учитель литературы всегда шутил на этот счёт: «у вас, милочка, перманентные приступы завихрений ассоциаций». Начинаю за здравие, а заканчиваю бузиной, понимаешь?
– Скорее, догадываюсь, – Сёма явно ничего не понимал, но уточнять либо стеснялся, либо боялся, что ещё больше запутается от моих объяснений. – Если тебе надо порепетировать, то я согласен быть твоим визави.
– Ого, какой у тебя богатый лексикон, так уже почти никто не говорит. Ладно, пойду пораньше. Посижу в кафе, попью чаю… Слишком много «по» – не находишь? Хм. А ты остаёшься за страшного – всех впускать и никого живым не выпускать. Шучу.
Я завернула шкатулку в бабушкину шаль и затолкала этот свёрток в рюкзак. Телефон в правый карман, ключ в левый. Ещё разок пробежаться по волосам или не надо? Всё равно на улице моя причёска превратится в сноп – причешусь в кафе. Послав к чёрту семёновское ни пуха, я для конспирации выключила везде свет, вышла и тщательно заперла дверь. Постояла, повздыхала – после печального опыта с домушником было страшновато встречаться с покупателем даже в людном месте.
Солнце палило беспощадно, и я пожалела, что не взяла кепку. Но кто бы мог подумать о таком в седьмом часу вечера? Благо идти, и правда, было совсем немного. Да и на Садовой растут огромные старые липы, в тени которых можно спрятать весь город. А уж в «Чайке» будет и свеже-кондиционированный воздух, и холодный лимонад. И покупатель… М-да, не герой я, не герой. Посмотрела на руки – трясутся. Мне не прохладительные напитки нужны, а валерьянка. Надеюсь, хоть места свободные у окошка будут.
«Ча́йку» я люблю с детства. Я говорила, что Нась-Вась моя не очень соответствовала классическим бабушкам? Пирожки она предпочитала покупать, а не печь. А из всех видов пирожков лучшие, по её мнению, были круассаны с черникой. Или блинчики с варёной сгущёнкой. Ой, аж слюна потекла. Короче, бывали мы в этом заведении с бабулей часто. И садились всегда у окошка. Нась-Вась учила меня наблюдать. Это была моя самая любимая игра в детстве: насмотреть мешочек впечатлений, а вечером, когда мама наорётся, закрыться в комнате и писать, потихоньку вынимая насмотренное.
