– Стой, подожди! Мы же все не пройдем сразу… – охваченный примерно той же мыслью во мгновенно возникшей суматохе, крикнул Маду, но никто его не услышал. Юноши спешно выводили лошадей на берег, тянули на прежнюю крутую тропу, даже не пытаясь как-то облегчить им подъем: было уже не до того, яростное стремление положить все силы в общем предприятии объяло их – и любое, пусть самое здравое предложение не горячиться оказалось бы воспринято как трусость и слабость.
Ни трусливым, ни слабым Маду себя не считал. Помимо боязни лошадей и еще далекого, еще в детстве изжитого страха темноты иных проблем в этом отношении он не имел, но преодолев всего полчаса назад этот путь пешком дважды, он понимал, что до лагеря его друзья доберутся слишком поздно: Суди и его товарищи либо уже справятся со всем сами, либо треклятые шасу уйдут далеко в дешерет, и нагнать их никак не получится. Поэтому он решился на отчаянный, откровенно глупый шаг и, бросившись прямо вглубь толчеи людей и животных, завопил:
– Стойте, стойте! Так не получится, надо разделиться, – Нерти обернулся к нему, вспыхнув злым румянцем, но Маду умоляюще помотал головой – не до того, мол, прости, дружище! – и замахал руками, показывая менее крутую дорогу, которой спускался сам: – Пусть они идут в обход, а мы быстро поднимемся наверх и перехватим тех шасу на подъеме!
– Кто это – мы? Ты даже в седле не держишься, а будешь указывать, кому и куда ехать? – мгновенно вклинился острый на язык Перет, добровольцем вступивший в войско в один день с Маду, но Нерти тотчас осадил его – похоже, новая затея пришлась ему по душе:
– Никто не будет указывать! Я, он, Шебети, Сени и Меху поскачем короткой дорогой, потому что можем пригодиться Суди. Ты, – он ухватил за плечо тревожно стрелявшего по сторонам глазами Атсу, – ты пойдешь с нами, а как поднимемся – мчи к командиру Песемхету, точно за тобой все духи дешерет гонятся, и сразу доложи обо всем! Остальные идут в обход: Перет, ты отвечаешь за них!..
– «Поскачем», как же, – ошарашенно пробормотал Маду: из всех выбранных Нерти он один ни разу не ездил верхом – не считая того злополучного случая, закончившегося для него переломом руки – но признать это при всех ни за что бы не смог. Отвратительно длинные морды лошадей, казалось, взирали на него с насмешкой; однако даже этого не хватило, чтобы липкий страх отступил и позволил юноше забраться на спину одной из этих зверюг. К счастью, на глаза ему попался рослый серый в яблоках мул, явно вьючной – но не слишком недовольно зафыркавший, когда Маду взгромоздился ему на спину и пустил неуклюжей рысцой следом за Нерти.
Никто не отпустил никакой шутки относительно выбранного им скакуна – не потому, что не имелось повода; попросту стало не до того. Дорога воистину оказалась крута: копыта животных скользили по песку и мелкой гальке, и наездникам приходилось прикладывать все усилия, чтобы не сорваться с узкой тропы. Но, когда они наконец выбрались на ровный песок, пришлось сразу пустить лошадей рысью – иного способа не упустить шасу просто не имелось.
Хуже всех пришлось Маду: его мул, не привычный к подобным подвигам, трусил позади всех, постоянно норовя перейти на шаг. Требовалось все время подгонять его, и юноша, озадаченный этим, едва успевал глядеть по сторонам. Как же хотелось ему сделать что-то значительное – к примеру, первым нагнать вражеских лазутчиков и обезоружить! Общее воодушевление передалось и ему, на время лишив способности мыслить здраво: зрелище уже совершенного им в воображении подвига оказалось столь заманчиво, что он не сразу сообразил, как следует поступить – а окрик Нерти лишь запоздало достиг его ушей:
