– Что за обезьяний язык? – подумал Мякишев.
– Это обезьяний язык, – пояснила проститутка и стала раздеваться.
Мякишев тоже разделся, и они легли в постель.
– Начинай, – прошептала Денисьева.
– Хорошо, – неуверенно отозвался Мякишев. – В чем смысл жизни?
– По-моему, смысл жизни заключается в поиске новых способов удовольствия.
– И все? Жить только ради удовольствий?
– Чему ты удивляешься? Мой смысл жизни является универсальным. Все, ради чего ты живешь, неизменно доставляет тебе удовольствие, даже о самоубийстве ты помышляешь только потому, что это доставляет тебе удовольствие. Создание семьи, служение Богу, самореализация, подвиг во имя Отечества, – все это имеет смысл только потому, что является особым способом удовольствия.
– Разве смысл не нечто большее? Пусть мы живем по принципу удовольствия, но, возможно, смысл жизни в том, чтобы сделать совершенно противоположное удовольствию, отказаться от него.
– Даже в этом ты находишь новый способ удовольствия. Так что не рыпайся.
– Неужели Бог создал нас только лишь для получения удовольствия?
– Именно так. Вспомни Веды: человек создан Богом для наслаждения, для поиска счастья, а счастье человек может найти в чем угодно.
Мякишев закрыл глаза. Денисьева молча оделась, взяла со стола деньги, перекрестила Мякишева и покинула номер.
Мякишев вернулся домой в каком-то полузабытьи. Он пытался разбить свою жизнь на фрагменты, чтобы ему было проще соединить ее в какую-то целостность, но эта попытка отдавала чем-то кортасаровским, а так как Мякишев неодобрительно относился к магическому реализму Латинской Америки, он вместо этого решил выпить пива. Он зашел в бар с безобидным названием «Green». На улице вечерело, поэтому все столики были уже заняты подвыпившими людьми. Мякишев двинулся к барной стойке, но тут же пожалел, что просто не ушел из этого заведения. На него смотрела довольная, раскрасневшаяся рожа школьного приятеля. Рядом с ним, заставляя всех мужиков в радиусе мили ерзать от зуда в штанах, вальяжно расположилась миловидная цыпочка.
– Чувак! – закричал он. – Давай к нам! Сколько лет, сколько зим! Где пропадал, ковбой?
– Мастерил лассо для таких телочек, как твоя подружка.
Джоник расхохотался, как шаман.
– Знакомься, это Бисквитик. Это самая сладкая печенюшка в нашем городе. Бисквитик, это Мякишев. Поздоровайся, киска.
– Привет, – сказала Бисквитик.
– Привет, – сказал Мякишев.
– Пойду отолью, – сказал Джоник.
– Иди, – сказала Бисквитик.
– Смотри, не залезь ему в штаны, пока меня не будет. Я тебя знаю.
– Не волнуйся, папаша, все будет как надо.
Джоник потрепал ее за щеку и удалился.
– Пойдем отсюда, – сказала Бисквитик.
– А как же Джоник? – спросил Мякишев.
– С ним все будет в порядке.
Бисквитик и Мякишев шли по пустырю.
– Знаешь, – сказала Бисквитик, задумчиво глядя в звездное небо, – когда-то система Птолемея вполне отвечала наивному вопрошанию древнего человека.
Мякишев покосился на нее.
– Что?
Бисквитик тоже посмотрела на Мякишева.
– Хочешь меня?
– Да.
– Так в чем же дело?
– Я хочу тебя духовно.
– С чего ты взял, что я на это пойду?
– В тебе есть класс. В чем твой секрет?
– Я помню все свои предыдущие жизни.
– Что же ты делала рядом с таким дерьмом, как Джоник?
– Понимаешь, я была и последней рабыней и величественной царицей, я была святой и блудницей, я предавалась самому утонченному гедонизму и страдала на кресте, я писала великие книги и убивала гениев. И кем бы я ни была, какая бы участь меня ни постигла, я никогда и нигде не была счастлива. Я поняла, что не имеет никакого значения кем быть, нет никакой разницы между Богом и Дьяволом, между Добром и Злом, между Жизнью и Смертью. Всё – Одно.
