Хотя температуры у меня не было, я пошел и лег, никому ничего не сказав. Обойдутся как-нибудь без меня.
Эмма не умолкала, пока Том не сел в автобус на станции и не помахал нам в окно рукой. Физиономия у него прямо-таки светилась от радости. Ну а Эмма наконец успокоилась.
Мы махали ему руками, точно заводные куклы, руку вверх – вниз, вверх – вниз, одновременно. Глаза у Эммы заблестели, впрочем, может, и от ветра, но она, к счастью, не разревелась.
Автобус свернул на шоссе, а лицо Тома постепенно сделалось совсем маленьким. Я вспомнил вдруг тот, другой раз, когда он уезжал от меня на автобусе. Тогда на его лице тоже читалось облегчение. И еще страх.
Я помотал головой, отгоняя это воспоминание.
Автобус наконец скрылся за поворотом. Мы одновременно опустили руки, не сводя глаз с того места, где его не стало видно, будто по глупости ожидая, что он вдруг появится вновь.
– Да, – проговорила Эмма, – ну вот и все.
– Все? Это ты о чем?
– Жизнь дает нам их взаймы. – Она вытерла слезу, которую ветер смахнул с ее левого глаза на щеку.
Меня так и подмывало сказать что-нибудь едкое, но я смолчал, проникшись к той слезе нешуточным уважением. Я просто развернулся и зашагал к машине. Эмма заспешила следом, тоже слегка понурившись.
Я уселся за руль, но больше ничего сделать не смог. Я так долго махал рукой, что теперь она совсем ослабела.
Эмма пристегнулась – с этим у нее было строго – и повернулась ко мне:
– А чего мы не едем?
Я попытался поднять руку, но не вышло.
– Он с тобой об этом говорил? – спросил я, глядя на руль.
– О чем?
– О том, чего ему хочется. О будущем.
Она немного помолчала. А потом тихо сказала:
– Он обожает писать – ты же знаешь. И всегда так было.
– А я обожаю “Звездные войны”. Но джедаем-то я от этого не стал.
– У него, наверное, какой-то особый талант.
– Так ты его поддерживаешь? По-твоему, он все отлично придумал, да? И так разумно? Прекрасный жизненный выбор? – Я повернулся к ней, выпрямился, стараясь выглядеть суровым.
– Мне просто хочется, чтобы он был счастлив, – ответила она.
– Хочется, значит.
– Да.
– Ведь ему надо на что-то жить. Зарабатывать. С этим что будет?
– Но учитель же сказал, что что-нибудь придумает. Она смотрела на меня, широко раскрыв глаза, и говорила совершенно искренне, ничуть не сердилась, потому что ни на секунду не сомневалась в собственной правоте.
Я сидел, стиснув в руке ключи от машины, и только сейчас вдруг почувствовал боль, однако ослабить хватку не получалось.
– А с фермой что станется? Об этом ты подумала? Она молчала. Долго. Отвела взгляд, погладила пальцами обручальное кольцо, сдвинула его чуть вверх, обнажив белую полоску, появившуюся там за двадцать пять лет.
– Нелли на прошлой неделе звонила, – сказала наконец она, но смотрела при этом не на меня, а вперед. – В Галф Харборс сейчас уже тепло, как летом. И вода в море – двадцать градусов.
Вот оно! Опять! Галф-Харборс. Название этого поселка обухом било меня по голове каждый раз, когда она упоминала его.
С Нелли и Робом мы дружили с самого детства. К нашему несчастью, они переехали во Флориду, и с тех пор уговорам конца не было: они не только ждут нас в гости в этом райском уголке неподалеку от Тампы, нет! Мы теперь просто обязаны туда насовсем переехать! Эмма то и дело подсовывала мне рекламу жилья в Галф-Харборс. Очень дешевого. Которое уже давно продавалось. Настоящий подарок! Дома с собственным причалом, бассейном, только что отремонтированные, выход на общий пляж и теннисный корт. Да сдался он нам, корт этот… Да, там и дельфины водятся, и дюгони – голову из окна высунешь, а они тебе уже ластами машут! Да кому они вообще нужны, дюгони эти? Как по мне, так уродливее зверя не сыскать!
