Злоупотребление было очевидным; средство против него было нелегким и даже небезопасным. Предстояло лишить звания более четырехсот сенаторов – ибо Октавиан намеревался, если возможно, сократить их число до прежних шестисот – и это сразу после гражданских войн, то есть в то время, когда умы, привыкшие к интригам, заговорам, насилию и убийствам, легко воспламенялись и были готовы к крайним мерам.
Важность реформы казалась Октавиану столь великой, что он решил пренебречь страхом опасности. Он предпринял составление нового списка сенаторского сословия и осуществил это не под титулом цензора, которого он никогда не принимал – не могу сказать, по какой причине, – но под титулом надзирателя и реформатора нравов и законов, новым титулом, придуманным в пользу диктатора Цезаря. Октавиан привлек к исполнению обязанностей этой должности верного и великодушного Агриппу, который усердно помогал ему в осуществлении совета, которого сам не давал, и который, не сумев убедить его сложить власть, отлично содействовал ему во всем, что считал необходимым для ее сохранения.
Поскольку предстоящая операция должна была быть неприятной для многих, Октавиан постарался смягчить ее горечь всеми возможными мерами снисхождения. Так, он начал с того, что убедил тех сенаторов, которые чувствовали себя в чем-либо недостойными своего звания, добровольно выйти в отставку; и по этому простому предложению пятьдесят человек подали в отставку. Октавиан высоко похвалил их добровольное решение, и этот успех ободрил его убедить или принудить еще сто сорок человек последовать их примеру. Никто не был опозорен. Он даже сохранил за всеми ими некоторые почетные привилегии сенаторского достоинства, с особым отличием для тех, чья скромность не нуждалась ни в каком принуждении.
Не знаю, пошел ли он тогда в реформе дальше указанного. Дион ничего не добавляет, кроме того, что он заставил некоего Кв. Статилия против его воли отказаться от должности народного трибуна. Вполне вероятно, что трудности и боязнь создать слишком много недовольных остановили его в то время, когда ему было так важно щадить людские чувства. Мы можем судить о том, насколько великой казалась ему опасность, по необычным мерам предосторожности, которые он принял для своей безопасности. Все время, пока он работал над пересмотром сената, он председательствовал в нем только в панцире под тогой, в окружении десяти самых крепких и преданных ему сенаторов; и в тот же период ни один сенатор не допускался к нему на аудиенцию, не будучи предварительно обыскан. Мы увидим, как через двенадцать лет он возобновит свой проект и доведет его до полного осуществления.
Его имя было поставлено во главе списка сенаторов, и он принял титул princeps senatus (первого среди сенаторов) – звание, не связанное с конкретными полномочиями, но льстившее ему, поскольку напоминало об образах древней республики, подобие которой Октавиан тем старательнее подчеркивал, чем решительнее разрушал ее суть.
Несмотря на сокращения, проведенные им в сенате, это собрание оставалось более многочисленным, чем он того желал. Однако это не помешало ему ввести в его состав новых членов, выбранных, несомненно, из числа наиболее достойных.
Он даровал звание консуляров (бывших консулов) Гаю Клувию и Гаю Фурию, хотя они никогда не занимали должность консула. Однако они были назначены консулами, но в силу определенных обстоятельств их срок был исполнен другими.
