Ограничимся сутью, которая сводится к одному: чем больше он осознавал подозрительность своего шага, тем сильнее старался доказать его искренность. Он говорил так, как если бы действительно хотел сложить власть: давал сенаторам советы, как разумно использовать верховную власть, которую он им возвращает, и завершил речь пожеланиями и предзнаменованиями их счастливого правления.
Те, кто знал истину, аплодировали. Остальные были в замешательстве. Наиболее проницательные понимали скрытый смысл, но не решались высказаться. Среди тех, кто воспринял заявление Октавиана буквально, одни радовались, видя себя избавленными от ярма рабства, а другие – те, чье благополучие зависело от имени и дома Цезарей, или даже просто уставшие от смут и междоусобиц, жаждавшие мира и общественного спокойствия, – искренне скорбели, что он хочет отказаться от власти и ввергнуть отечество в бедствия, из которых только он и мог его вывести.
При всем разнообразии мнений все единодушно стали умолять его отказаться от пагубного для государства решения. Не потребовалось даже особого давления: вскоре он уступил, но поставил условия, которые, сохраняя видимость скромности, ничуть не вредили его расчетливым честолюбивым замыслам.
Так, объявив, что в уважение к воле сената, столь явно выраженной, он берет на себя общее руководство делами республики, он добавил, что не намерен нести это бремя в одиночку и решил разделить провинции с сенатом и народом так, чтобы одни находились под управлением сената, а другие – под его собственным. В выборе провинций он показал себя готовым взять на себя самые беспокойные, подверженные волнениям, пограничные, открытые для вторжений внешних врагов, оставив сенату те, чье спокойствие позволяло наслаждаться почетом власти без тревог и опасений. Это была искусная речь, чтобы сосредоточить в своих руках все военные силы империи, тогда как сенат, получив лишь разоруженные провинции, оставался без войск и, следовательно, не мог ему угрожать.
Провинции, находившиеся в ведении сената, были: Африка, то есть территория вокруг Карфагена и Утики, Нумидия, собственно Азия, включавшая древнее Пергамское царство, Греция, которую тогда чаще называли Ахайя, Далмация, Македония, Сицилия, остров Крит с Киренаикой, Вифиния, к которой присоединяли Понт, остров Сардиния, а в Испании – Бетика. Октавиан оставил за собой остальную часть Испании, разделённую на две провинции – Тарраконскую и Лузитанию, все Галлии, включая Нарбонскую, Кельтику, которую тогда начали называть Лугдунской, Аквитанию, Бельгику и две Германии – Верхнюю и Нижнюю, то есть прирейнскую полосу по левому берегу этой реки от окрестностей Базеля до её устья. На Востоке Целесирия, Финикия, Киликия, остров Кипр и Египет также вошли в долю Октавиана.
В этом перечне, который приводит Дион, нет упоминания об Италии, потому что она рассматривалась не как провинция, а как царица и госпожа провинций. Она продолжала управляться так же, как до изменений в республике. Все её жители были римскими гражданами, и каждый народ, каждый город имел своих магистратов, которые в важных случаях обращались в Рим к сенату и римским магистратам или к главе империи.
Следует также отметить, что в упомянутом разделе учитывались только территории, находившиеся под прямым управлением республики. В пределах империи существовали свободные города и народы, а также царства, такие как Иудея под властью Ирода или Мавритания, где правил Юба, женившийся на Клеопатре, дочери Антония. Эти цари и народы не считались подданными, хотя и жили под защитой и в зависимости от Римской империи. Впоследствии все эти земли постепенно были превращены в провинции, что увеличивало долю императоров, а не сената.
