Исторія Россіи. 862—1917 - страница 16

Высокое представленіе о носителѣ свѣтской власти перенесено было греческимъ духовенствомъ и въ Древнюю Русь. Русскій князь, конечно, не императоръ, но онъ именно носитель государственной власти, и этого достаточно, чтобы церковь постоянно проводила въ сознаніе русскаго общества идею безусловнаго повиновенія своимъ государямъ. Уже Владиміра Святого епископы величаютъ царёмъ и самодержцемъ, говоря ему: «ты поставленъ отъ Бога»; Лука Жидята такъ поучаетъ народъ: «Бога бойтеся, князя чтите: мы рабы во-первыхъ Бога, а потомъ государя»; та же мысль и въ поученіи митр. Никифора Владиміру Мономаху: «князья избраны отъ Бога; Онъ царствуетъ на небесахъ, а князю опредѣлено царствовать на землѣ». Правда, привился этотъ взглядъ не скоро и не сразу; видимые результаты его скажутся лишь въ Московскій періодъ; но, подобно тому какъ «капля точитъ камень» (gutta lapidem cavat), такъ и эта идея со временемъ дастъ свои плоды и окажетъ сильное вліяніе на ростъ государственной власти въ Россіи.

Принятіе христіанства положило рѣзкую грань между новообращённою Русью и азіатскимъ міромъ – языческимъ, позднѣе магометанскимъ. Этотъ міръ съ самаго начала и во всё продолженіе русской исторіи былъ сосѣдомъ Русской земли; всегда враждебный, онъ являлся постоянной угрозою ея существованію, а послѣ татарскаго нашествія сталъ даже властелиномъ на цѣлые вѣка. Ставъ христіанами и признавая въ себѣ людей, обладающихъ единой истинной вѣрой, русскіе люди уже съ тѣхъ поръ почувствовали своё превосходство надъ этимъ восточноазіатскимъ міромъ поганыхъ людей. «Это чувство превосходства, соединившееся съ извѣстнымъ отвращеніемъ, не исчезало даже во время вѣкового ига, держало побѣждённыхъ вдалекѣ отъ побѣдителей и въ концѣ концовъ въ сильной мѣрѣ было залогомъ самого освобожденія» (Пыпинъ).

Если новая религія отгородила русскихъ отъ міра азіатскаго, не-христіанскаго, то тоже неодолимую стѣну воздвигла она и между православной Россіей и католическимъ Западомъ. Хотя въ пору Владиміра Св. христіанская церковь формально ещё не раскололась на Восточную и Западную (это совершилось въ 1054 г.), но путь къ расколу уже обозначился: обѣ церкви къ этому времени сложились какъ два особыхъ и враждебныхъ одинъ другому міра; римскій первосвященникъ уже поставилъ вопросъ о приматѣ и въ сферѣ церковной, и въ сферѣ мірской жизни, что неизбѣжно вырывало глубокую пропасть между Римомъ и Константинополемъ.

1. Восточная церковь окрѣпла подъ покровительствомъ свѣтской власти и привыкла видѣть въ ней выраженіе божественной воли (см. выше, п. 4); авторитетъ же римскихъ папъ выросъ независимо отъ нея. Постепенно папы привыкли держать себя самостоятельно, а въ тѣхъ случаяхъ, когда находили дѣйствія и предписанія византійскихъ государей несправедливыми (напримѣръ, въ дѣлѣ иконоборства), прямо отказывали имъ въ повиновеніи. Принявъ изъ рукъ Пипина Короткаго Равенскій экзархатъ, по праву принадлежавшій восточнымъ императорамъ, они и не думали возвращать его имъ. Если власть папы, «намѣстника Христа», «выше всякой другой власти», то эти «другія власти» должны подчиняться ей – вотъ положеніе, глубоко вкоренившееся въ Римской церкви. На этой почвѣ должно было неизбѣжно произойти столкновеніе двухъ властей, мірской и духовной. Ещё со времени коронованія Карла Великаго (800) Римская церковь стала проводить мысль, что «римскій императоръ и папа суть два меча, посланные Богомъ на землю для защиты и торжества христіанства: мечъ духовный вручёнъ папѣ, мечъ свѣтскій – императору». Отсюда оставался лишь одинъ шагъ (его и сдѣлаетъ Иннокентій III въ XIII ст.), чтобы заявить: «Такъ какъ задача, возложенная на эти мечи, чисто духовнаго характера, то отъ папы, а не отъ императора зависитъ, какое направленіе дать имъ. Мечъ духовный выше меча свѣтскаго».