Я показываю головой в сторону выхода, не выходя из танца.
После горячего поцелуя у гардероба, под смущённый взгляд старой уборщицы, за толстыми деревянными дверями – резкий отрезвляющий холод.
КЛИШЕ № 1: «Янос Рувер просыпается ото сна, шумно, с безумным вдохом, резко сев на кровати. Рядом мирно посапывает его жена. Янос успокаивается, вытирает со лба пот, старается дышать глубоко и размеренно. Он безотчётно поправляет одеяло жены, бросает взгляд на детскую кроватку, где ворочается их грудной ребёнок».
Афина ёжится, ковыряясь в сумочке, и поглядывая на меня.
Я в тёплой куртке, потому как соображаю на несколько ходов вперёд. А она не соображает на несколько ходов вперёд, и потому стоит в модном, но тонком пальто. Она находит увешанный безделушками брелок от маленькой машины и жмёт на кнопку. Где-то далеко на парковке скромно запищало.
С неба траурно начинает падать снег.
Мы идём к машине. Мы садимся в машину. Мы едем в машине. В маленькой, тесной, воняющей тропическим ароматом машине. До безумия холодной машине.
Холодный дешёвый пластик.
Афина неумело крутит тумблеры, пытаясь настроить печку.
Я отбрасываю её руки и включаю тепло как надо.
– Может… Я поведу? – спрашиваю я и понимаю, что не поведу – алкоголь мне даже эту фразу нормально не даёт сказать.
Афина многозначительно смотрит на меня. Я отворачиваюсь и представляю.
Представляю.
Пытаюсь представлять.
Как выдавливать из пустого тюбика пасту. С силой сжимаешь дно и давишь до самой горловины. Сука, вылезай, блять, мне надо.
Мне срочно надо…
Мы едем на секретную базу? Мы погружаемся в пучину великого приключения? Что? Мы едем в прошлое? Она откусывает своими белыми зубами жертвам пальцы, раззявив рот? Она делает из них губную помаду?
ЧТО ОНА ДЕЛАЕТ?
И что делаю я?..
Как же воняет.
Мне хочется спать, меня гипнотизируют жёлтые огни светофоров, я подмечаю, что над каждым перекрёстком висит камера. Я подмечаю, что на каждом перекрёстке стоят патрульные.
Стук в окно.
Машина в тёмном дворе с запотевшими стёклами. Кругом сырая стылая осень. Меня окружают трое патрульных, они проверяют мои документы и допрашивают меня.
Эва поправляет свой свитер, свои пышные волосы и не знает, что делать.
Патрульные заботливо советуют мне отключить фары и сесть к ним в машину. Там они спрашивают, где я служил и кто я по жизни. Я поясняю им, где я служил и кто я по жизни. Мы ещё беседуем с полчаса. И они исчезают.
Мы с Эвой едем домой. Я кидаю рисунки на заднее сиденье. Целую и обнимаю её. Она скрывается за дверью подъезда, обернувшись и подняв в прощальном жесте руку.
Отныне мы видимся часто, нелепо, незрело, в соответствии с кодексом подростковой влюблённости.
У Афины красивое тело. Анатомически. Я до последнего надеюсь, что под платьем у неё геометрически искажённая структура какой-нибудь мятой абстракции. Но у неё аккуратная грудь, идеальной длины ноги, ровные пальцы, правильные пропорции вообще всего. Такое встречается не так часто, как многим кажется. Тела некрасивы, всегда есть изъяны. Этим они запоминаются, и на этом строится фетиш. Но почему бы и не изобрести фетиш идеального тела?
Мысли меня отвлекают, рассуждения сбивают с ситуации.
Я останавливаю свои похотливые действия как раз вовремя – на мне ещё остались джинсы и я не стану выглядеть конченным импотентом.
Афина говорит, что у неё кружится голова, а я говорю, что нам лучше не торопиться. Афина гладит меня ступнёй: проводит от груди до ширинки. До меня доходит: её ступни. Вот оно – совершенство мира, в его совершенном обличии.
