Два крупных глотка – вздох – лимончик, затем какая-то крошечная котлетка и, конечно, ложечка…
– Это для жюльена, – предупредила горничная.
– Чего?..
– Ложка для жюльена. Для икры вон та, – женщина протянула палец, но Андрей отогнал ее, как муху.
– Где стюард? – спросил он.
– Не хами. Кормят – кушай.
Он зачерпнул икры – другой, правильной ложкой – и сделал еще глоток. Мир застонал и ожил. Осетр с брусничными глазами улыбался Андрею как брату.
– Свободна, – сказал он горничной, склоняясь к устрицам. – Стоять!
– Ну? – женщина открыла дверь и обернулась.
– Это что?!
Внизу, на самом краю, Андрей обнаружил пластмассовую миску с застывшей серой кашей.
– Это здесь зачем?! – рявкнул он.
– Велено передать. Для ассортимента, наверно. А чего ты всполошился-то? Тебе еды мало? Выбирай что хочешь, кто тебя неволит?
– Всё, иди. Ублюдки…
Он продолжал поглощать – быстро, без разбора, выгребая всё отовсюду, то и дело прикладываясь к коньяку, – но ни на секунду не забывая про тюремную пайку, предложенную «для ассортимента». Андрей уже не сомневался: его действительно размягчали, вернее, ломали о колено, но как этому противиться, он не знал. Пять лет он не видел ничего, кроме старой газеты, нечистой миски и девяти квадратных метров бетонной свободы. У него кружилась голова, и это было не опьянение – это было безумие спасенного утопленника. Как прекратить дышать, если в воздухе – жизнь?
Андрей напился вдрызг, иначе и быть не могло. Отвалившись от стола, он неверной походкой направился к кровати, но, не дойдя, вернулся. В бутылке еще был коньяк, и пропасть ему Андрей позволить не мог – следующие двадцать или тридцать, или пятьдесят лет он себе этого не простил бы.
Спустя еще полчаса он всё-таки очутился в постели – без халата, с обглоданным раком в кулаке. Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем его потревожили.
– Опять ты, слониха?
Смутный силуэт распался на две части и окружил кровать. У блондинки был длинный «хвост», а у брюнетки – «каре», хотя Андрей в самом деле оказался бы рад и горничной.
– Ни фига себе татуха!
Он ощутил, как на сердце ложится ладонь.
– Не трогала бы ты ее… – второй голос, позвонче. Предположительно блондинка. – Это не просто тату, это у них масть.
Кто-то уселся ему на ноги – легко и тепло. Андрей зажмурился. Потом вспомнил, что и так давно спит.
– Слышала я, слышала. Ну и что? Крести – какая масть?
– Молчала бы ты, а?
– Девки… – пробормотал Андрей. – Я так вам рад!.. Так рад!.. Только это… я давно без практики.
– Лежи, лежи, милый. С нами проблем не бывает, – засмеялась предположительно блондинка.
– А вы не гады? – встрепенулся он. Кажется, тоже во сне.
– Какие мы гады? Ты нас чувствуешь?
– Я? Вас? Да… да…
– Гады холодные. На то они и гады.
– Ясно. Гады холодные. А вы – нет. Умереть, что ли, от счастья? Хотите, я умру? Только не сейчас. Потом… потом, не сейчас. Завтра.
* * *
Это была новая привычка, одна из многих: прежде чем войти, Стив постучался.
– Да! – машинально ответила женщина.
– Вы тоже об этом подумали?
– Не стойте на пороге.
Он закрыл дверь и положил диск на стол.
– Признаться, я не ожидал, что погружение в чужую культуру будет таким глубоким. Скорее бы попасть в англоязычную зону.
– Никакой разницы. Трайк докладывает о тех же проблемах и ждет перевода на Восток.
– Говорим на местных языках, пользуемся местной техникой… преимущественно, – Стив осторожно подвинул диск. – Тот, кто планировал Миссию, едва ли представлял, насколько опасным может быть соприкосновение с этой средой.
