Глава девятая
Бухта спасения
Рита с жалостью смотрела на Кларису, филиппинку лет двадцати пяти, ходившую по берегу и повторявшую:
– У вас есть телефон? Мне нужно позвонить мужу.
Её игнорировали. Устали повторять, что смартфон выпал на пароме или уцелел, но не включался, а если включался, то сеть всё равно не ловил.
Прошло больше суток после крушения «Амок Лайта» и многочасовой болтанки в открытом море. Рита успела познакомиться со многими выжившими. Знакомство было кратким, порой недружелюбным, но Рита теперь развлекала маму, указывая на соседей и шёпотом называя их имена. Иногда добавляла, кем они работали и где находились, когда прогремел взрыв. Аналин плыла в Корон к началу туристического сезона – работала массажисткой неподалёку от порта. Самоедовы увидели бы вывеску её спа-салона, если бы взяли трицикл от порта до центра. Клариса была ветеринарным врачом-терапевтом, работала в Маниле, в новеньком здании возле речки Эстеро-де-Пако. Правда, клиника открылась в прошлом году, и животных к ним чаще водили на груминг, чем на лечение.
– Видишь парня в оранжевых штанах? Это Лоран. С ним сидит Клэр. Они из Франции. Только я забыла, из какого города. Что-то-там-ля-Мер.
Мама кивала, но едва ли слушала Риту. Ушла в отрешение, а если выскальзывала из него, то принималась заботиться о муже и дочке.
Настойчиво осматривала их, опасаясь заметить ранее упущенные царапины и синяки, напоминала Рите о таблетках – боялась, что у неё начнётся аллергия. Папа вовсе замкнулся. Не противился заботам жены и невидящим взглядом смотрел на свои руки. Корил себя за поездку на Филиппины. Рита на всякий случай шептала папе, что он не виноват.
Вчера Самоедовы задолго до темноты первыми выбрались на берег. Рита тогда стояла одна, с трепетом глядя на зелень незнакомых растений и вслушиваясь в шелест прибоя; откашлялась, прошлась по песку, оставляя на нём глубокие отпечатки кроссовок, затем помогла родителям выйти из воды. Сейчас, опускаясь в краткую дрёму, возвращалась к той минуте на удивление приятного одиночества. Рита не расстроилась бы, оставшись с семьёй, но безропотно приняла «гостей» – остальных выживших.
Они появлялись по одному или по двое, с воспалёнными до красноты глазами, дрожащие от холода. Кто-то ликовал и начинал танцевать, но быстро выдыхался, а запыхавшись от радостного порыва, без чувств заваливался на спину. Другие плакали и надолго застревали в пенистой кромке прибоя – отказывались выходить на берег и смотрели в море, надеясь увидеть тех, кого в сутолоке потеряли на палубе. Звали друзей и родных по именам, ходили из стороны в сторону, будто на привязи: вернуться в воду боялись, а подняться на сушу считали предательством – знали, что усталость их одолеет и они вынужденно лягут на белоснежный песок, уснут. А как можно спать, когда твои близкие гибнут за границами рифовой ограды? И если появлялся новый выживший, они изводились на месте. Ждали, пока человек приблизится. Наконец бросались ему навстречу. И видели чужака. Помогали ему, шептали что-то ободряющее, но не скрывали разочарования. Вытащив незнакомца, сами опускались рядом. В слезах молились или ругались, а вскоре действительно забывались сном. Во сне дрожали, раскачивались в такт волнам.
