Италия De Profundis - страница 21



Такие шаманы были всегда, их было мало, но вполне достаточно в различные эпохи истории человечества.

Человечества, которое сначала мечтает, а затем уничтожает мечты суевериями эры металла, из которого оно, согласно пророчествам, выковано. Так пророчества сбываются.

В практике самоотчуждения итальянцы стоят на шаг впереди. Они не чувствуют, воспринимая иллюзию как полноценное чувство. Они не говорят, а лишь изрыгают фонемы. Они не обнимают: они лишь сжимают плоть, но не могут согреть мясо ладонями.

Глубоководные недра Фантазии.

И огромная брешь, оставшаяся после спуска. Теперь я вижу.

Теперь линии человеческой почвы для меня яснее любой другой.

Звездные грани. Эпохи энергии и силы, в прошлом, в будущем этого вида. Облако, зависшее над тропическими лесами. Последние представители вида, мы выныриваем из воды и проваливаемся в пространство, где нет ни звука, ни кислорода, где вечный холод.

Все будет куда проще.

Любить чередованье.

Излучать милосердие.

Омывать и молча сострадать.

Покориться смерти.

Сыпь и чесотка держатся вот уже два года. Разлившиеся реки превратились в маленькие пятнышки-горошки.

Шаман накладывает руки, проводит по плечам и концентрируется, чтобы расслышать слова моих мертвых, после чего нажимает большими пальцами под диафрагмой. Он медлит, но все же выпускает сумрачное сокровище, хранившееся в темной пучине моей оболочки несколько десятилетий: почти сорок лет.

Я умру, не дожив до шестидесяти.

Так что же сказать? Прощай…

Мне еще предстоит начать книгу, что выйдет в две тысячи седьмом, не ту, которая обозначит мой мгновенный и единственный успех, другую, мне еще предстоит пропахать ручкой огромную целину.

4. Италия DE PROFUNDIS

Значит, стояло непродуктивное непростое лето 2007 года, но вот уже два года, как мне было плохо, два года я не отдыхал, отпуск превращался в короткое и бессмысленное мучение в адской жаре.

Мы приближаемся к месту, где происходит действие рассказа.

Основывается новая партия.

Ледниковый период, за которым не последует ничего нового, пугает. Кажется, итальянцев совсем не волнует психологический климат в стране. Последние двадцать лет их общность может изучать энтомолог, они как термиты.

Эта новая партия заменяет оставшиеся красные крохи, бывшие когда-то Итальянской коммунистической партией, за которую голосовала и которой верила треть жителей страны, взамен же итальянцы получают церковное воспитание, смирительную рубашку бездействия, а то и раскаяния.

Параллельно с моими согражданами, я проваливаюсь в отчаяние другого рода: отчаяние незнакомое. Поначалу это далекое образование где-то внутри, некое холодное мерцание, которое я наблюдаю с ледяным спокойствием. Ледниковые периоды всегда приводят к новому и нежданному: огромные трещины в паковых льдах, провисание драмы, внезапный отступ ледника, таяние глетчерных льдов, образование немыслимых пропастей. Отчаяние растет, ширится, пожирает во мне пространство и кислород.

Итальянцы приближаются к пику идиотизма. Разглагольствуют. Вопят, что их давят налогами. Не одумываются. Не замечают, что трещина ширится, расползается. Горизонт психической дефляции, навстречу которому они несутся в радостном исступлении, приближается. Ни болезненность, ни безропотная покорность, ни негодование не берут больше этот народ, разделившийся на две примитивные касты: богатых и бедных, старающихся поддержать иллюзию благосостояния и щегольнуть несуществующей роскошью, за которой таится бедность, подчиненная ежемесячному ритму выплаты векселей: долгов, набранных ради того, чтобы засветиться на культовых пляжах для ВИПов, назначенных таковыми авторами журнальных статеек, собирающих светские сплетни; и эту низкопробную массу немелованной бумаги с непропечатанными чернилами жадно поглощают две трети жителей нашей страны.