Ленке повезло, она спала в футболке и у нее обгорели только руки и ноги, а на них волдыри не выскакивают. Администрация где-то закупила оптом кислого молока, им то и смазывали не сильно пострадавшие места. Первое народное средство в Азии при солнечных ожогах. Ленку покрыли прохладной белой массой полностью, остальным самые большие пузыри прокалывали стерильными иголками, выпускали с осторожностью жидкость и обрабатывали водкой. Ленка отлежалась, обсохла и поднялась помогать. Конечно, носилась между своими, благо, рядышком лежали. Велено было аккуратно работать, иголку и руки постоянно протирать водкой, она и старалась. Лёнчика чуток полечит, переметнётся к Серому, проткнёт, выдавит, обмажет, Саня на подходе. Треугольник не любовный, но близкий и понятный. Пацаны зубы стискивают, терпят, а Ленка самая настоящая боевая медсестричка. Провоняла и узбекским кефиром и водкой, как апайка10-алкоголичка, но своих не бросила.
– Лен, а Лен, – извиняющимся тоном позвал Санёк.
– Чего? – ответила, не поворачивая головы. Пальчиками развозила кислое молоко по ногам Лёнчика.
– Мы на руках тебя носить будем.
– Куда? – усмехнулась, но слышать приятно.
– Да куда скажешь, – тут же вылез Серый. – Хоть до Сквера11.
– Врёте.
– Клянусь, Лен, – не отставал Саня.
– А я один дотащу, – подал голос худосочный Лёнчик.
– Ты-то куда? – она легонько шлёпнула его чистой рукой по затылку и утопила в подушку. – Лежи, чуть-чуть осталось.
– Потом меня, да, Ленк? – сказал Серый.
– Чё это тебя? А я лысый? – возмутился Санёк. – Лен, в туалет хочу, меня вторым.
– Сань, ты дурак? Задницей же к молоку приклеишься, – сказал Лёнчик. (Туалеты на улице с дыркой в полу).
Пацаны глухо засмеялись, уткнувшись в подушки. Ленка заливалась, прикрыв рот тыльной стороной ладошки, перепачканной скользкой белой жижей. Обгоревшие, дурно попахивающие, но снова были вместе.
Глава
третья
Пионерский лагерь заканчивается в четырнадцать лет, а без мальчишек Ленка съездила на одну смену и больше не захотела. Пересиживали лето дома, у многих кондиционеры появились, они-то и позволяли на целый день обложиться фруктами и книжками и погрузиться в чудесный выдуманный мир.
Книжными червями не были, по-прежнему допоздна мотались по улице, бывало и в чужие сады по ночам наведывались, иногда сталкивались на кулаках с подростками из соседних домов. Молотили честно, по-взрослому, порой и самим доставалось. Пробовали курить, Лёнчику понравилось больше всех, а Серому отец охоту ремнём быстро отбил. Но и читали всё подряд, СССР вообще считался самой читающей страной в мире. Военные романы сменялись приключенческими, советские детективы Конан Дойлем и Агатой Кристи. Когда опускалась прохлада, четвёрка собиралась на улице, горячо обсуждали «Момент истины» или «Сатурн почти невиден». Книга Бориса Соколова «Мы ещё встретимся, полковник Кребс!» любимая у пацанов, каждый себя так и видел Дробышевым, спокойно и твёрдо поправляющим кобуру с пистолетом. «Мы ещё встретимся, полковник Кребс! Встретимся»!
В дополнение к этому набору Ленка читала романы про любовь. Ни «Войну и мир», ни «Идиота» так и не осилила, зато с упоением проглотила «Джен Эйр» и «Гордость и предубеждение». А «Таис Афинскую» Ефремов просто с неё списал, только перенёс на тысячелетия назад. Она представляла себя златокудрой гетерой, лихо несущейся в колеснице по древнегреческим улицам. Это Ленка напророчила великую судьбу будущему полководцу и царю, по её указанию сожжён Персеполис. Никто иной, а именно она всю жизнь тайно любила знаменитого македонянина и стала царицей Египта, её слезами у погребального костра оплакана лучшая подруга и верный Менедем. Только Ленка никак не могла разобраться, кто из пацанов есть кто: Александр Македонский, Птолемей и Гефестион. (Неарха отмела сразу, любил других). Бесконечно тасовала колоду, но ничего не выходило – почему-то все должны быть Александрами, а разве это возможно?
