Подойдя к селу, Степан отчётливо увидел очертания церкви Покрова, он хорошо помнил, что она находится в центре села. Затянув ремень и поправив пилотку, он быстро зашагал навстречу своей новой мирной жизни. Из тумана нехотя, как бы стесняясь своего вида, стали появляться избы с покосившимися заборами и ставнями. Очень давно они не были обласканы вниманием хозяина, как и солдатки, ждавшие мужей, женихов с войны. Воин шёл по центральной улице своего села спустя четыре года. Село спало мирным сном, только собаки лениво лаяли вслед вернувшемуся с войны односельчанину.
У прадеда громко стучало сердце от радости, он почти бежал на встречу со своей женой Наташей и детьми. Вот показался переулок, вот его изба – плетень покосился, казалось, ему надоело сдерживать ветра, снега и живность, которая постоянно норовила проникнуть на охраняемую им территорию. Степан подошёл к калитке и попробовал открыть, но она была заперта изнутри. Тогда он осторожно постучал в окно. К горлу подкатил ком. Не сразу женщина спросила:
– Кто здесь?
Не узнавая своего голоса, воин ответил:
– Это я, Степан.
К окну подошла его Наталья, прикрыв рот ладонью, махнула рукой, показывая, что побежала открывать запор.
Через мгновенье перед ним стояла та, о которой он думал каждый день, читал её письма, во сне разговаривал с ней о сокровенном. На ней была белая льняная рубашка до пола, на плечах – старый платок, на ногах – бахилы, самодельная обувь, склеенная из старых резиновых камер колёсной техники. Степан нежно обнял жену, она, как ребёнок, всхлипывала, плечи дрожали. Наталья подала мужу руку, и они вместе переступили порог хаты.
Он осмотрелся, вдохнул запах родного дома. Стол стоял у окна, в которое он только что стучал. Над столом висела керосиновая лампа. Та же русская печка, занавеска свисала с потолка и закрывала её трубу. На печке мирно спали их дети. В красном углу хаты висели иконы, обрамлённые рушником. Белел выскобленный пол. У стола стояла большая резная скамейка, покрытая синей краской. В углу хаты, напротив печи, разместилась деревянная кровать, украшенная резьбой, от подушек и перины исходил запах васильковой свежести. На стене, над кроватью, висел портрет с вышивкой. В углу высилась бочка с водой, на ней лежал деревянный ковш. Справа от бочки, ближе к печи, на полках стояла чистая кухонная посуда, задёрнутая занавеской. В углу, у печки – ухваты и чапела. У очага печи ровно, как на параде, выстроились глиняные чугунки. На табуретке у печи – начищенный самовар. В нише под печью лежали хворост для розжига и сухие брикеты торфа.
Первое и второе моё рождение
Родился я на Заговены в год Кабана, в последний день перед Рождественским постом, 26 ноября, ростом чуть меньше аршина, весом около девяти фунтов. Мама рассказывала, что при рождении я ревел очень громко, кричал, и она называла меня медвежонком.
В лёгкий морозец мама с батькой на коне, запряжённом в сани, благополучно привезли меня из родильного дома в хатку деревни Городечня, где через полтора года я «родился» второй раз.
В те годы в деревнях крыши в хатах были покрыты соломой или камышом, очень редко – шифером. Родители мои работали в поле: батька – шофёром, мама – колхозницей в полеводческой бригаде. Работали они от зари до зари за трудодни. За мной приглядывали старшая шестилетняя сестра Нина и баба Сережиха. В тот год стояла сильная жара, поля высохли, дождей давно не было. Нина играла на улице, изредка забегала в хату: проведать меня и напиться родниковой воды. Батька привозил флягу воды из родника под песчаной горой за околицей села, недалеко от реки Виховки.
