Под подбородком знакомо что-то больно стянулось, но я не стала гасить это чувство. Психотерапевт утверждает, что плакать — это нормально. Я прикоснулась лишь кончиками пальцев сначала к машинке, затем к кулону. Выбросить их мне бы ни за что на свете не хватило смелости. А снова забирать с собой в новый отрезок своей жизни, казалось, мазохизмом.
Втянув поглубже воздух, я закрыла коробку и отнесла ее к тем вещам, которые папа Лили должен был потом забрать. Голос разума утверждал, что я поступила правильно, прошлому нечего делать в будущем. Но тогда почему я ощущала себя так, будто оставила там, в коробке между машинкой и кулоном, кусок своего сердца? Еще теплого, пульсирующего, но неумолимо стремящегося к смерти? Почему спустя столько лет мне не стало легче? Получается, всё это бред про время и его целебные способности?
4. 4. Новая страница.
Чуть больше трех часов над землей и наш самолет наконец-то пошел на посадку в международном аэропорту Париж — Шарль-де-Голль. Пока я находилась между небом и землей, казалось, что вся моя жизнь на какое-то время будто зависла в невесомости. За эти три часа тридцать минут мне нужно было окончательно настроиться, оторваться от прошлого, чтобы потом снова опуститься на землю и начать свой новый жизненный виток.
Я не боялась предстоящих трудностей, потому что научилась с ними справляться. Не боялась чужой языковой среды. С этим всем вполне реально будет разобраться. Я просто вдруг почувствовала себя страшно одинокой. Рядом со мной сидела Лиля. Спереди — Ярослав с Тимуром, а сзади — Глеб. Помимо нашей команды в салоне самолета находилась еще куча людей.
Эта куча меня очень сильно напрягла, как только мы поднялись по трапу. Пришлось поглубже втянуть воздух, мысленно напомнить себе, что я была одета не только в легкую блузку с длинными руками, но и в перчатки, а еще джинсы и кеды. В общем, мое тело находилось в полной безопасности, никто посторонний, как минимум, не прикоснулся бы к моей обнаженной коже. А это уже существенный плюс. Всё остальное придется каким-то образом преодолеть.
Когда мы заняли свои места, я благодарно улыбнулась Лиле за то, что она согласилась стать той условной защитой, что отделяла меня от других пассажиров. Мне было проще смотреть в иллюминатор на крыло самолета и облака, чем сидеть между двух совершенно незнакомых мне людей.
Собственно, именно картина облаков, над которыми летел наш самолет и натолкнула меня на мысль, что я будто бы зависла в воздухе. Взяла перерыв, которого у меня не было с момента поступления в университет.
Мне вспомнилось прощание с родителями Лили. Это оказался очень трогательный момент. Я была им так бесконечно благодарна за всё, что они для меня сделали. Мне отчаянно хотелось передать всю глубину своей этой благодарности, но подходящих слов так и не нашлось. Все они показались мне какими-то бледными и сухими, что даже немного разозлило.
— Ты умница, — прошептала мне мама Лили, когда мы уже были в аэропорту.
Она не прикасалась ко мне за что я также была ей бесконечно благодарна. Зато она обнимала меня взглядом. Таким теплым и нежным, какой я всегда хотела бы видеть у своей матери. Этот «обнимающий» взгляд будто бы благословлял и дарил силы для того, чтобы совершить прыжок в новую жизнь.
— Мы вами, — Петр Борисович выразительно посмотрел на нас с Лилей, — гордимся.
— Пап, — протянула подруга, — не смущай Марусю.
