Я смотрела на солнце и силилась улыбнуться. В отличие от меня, птицы радовались жизни без всякой натуги – щебетали весело и беззаботно. И почему бы им не уплыть на случайном судне через океан, до материка, а потом не улететь туда, где так красиво, что щемит сердце? Почему бы не свить свои гнёзда где-нибудь на вершине горы в Сан-Марино или не примкнуть к птичьей стае на улицах Парижа? Что их держит?
Это у меня не было ни сил, ни возможностей вырваться из этого города. Я была оторвана от тех мест, где родилась, тысячами километров и так дорожила своей свободой, что находила оправдание серым домам, грязным улицам и разбитым дорогам. И мечтала однажды уехать хотя бы в Америку. Тогда все хотели в Америку.
Однажды по городу прошёл слух, что в бухте бросил якорь американский эсминец. И у меня появился план.
Спускаясь по искорёженной лестнице к заброшенной городской площади, я ещё издали увидела белую форменную шапочку. Но головной убор американского моряка красовался на подвыпившем пареньке в спортивном костюме и какой-то телогрейке. Интересно, на что он её выменял?
Пешком дошла до бухты, где безнадёжно плакали чайки. Если я сейчас встречу американцев… Нужно просто пристально посмотреть на одного из них. Так, чтобы он не отвёл взгляда. Этого вполне достаточно, чтобы остаться в его глазах навсегда. Он уедет в свой благополучный город, в далёкую страну и увезёт меня с собой, даже не догадываясь об этом. Наверное, я смогу материализоваться из его взгляда там, где мне понравится.
В то время такой способ эмиграции представлялся мне самым вероятным. Глупо было им не воспользоваться. Может быть, именно поэтому спустя какое-то время меня стало мотать по свету? И вот сейчас я лежу под пальмами на малоизвестном острове Чанг и зачем-то изучаю внутренности пляжного зонтика. Невиданное расточительство эмоций и времени. Но ничего не поделаешь…
Не знаю, удалось ли мне задремать. Но когда я медленно открыла глаза, то сквозь ресницы увидела прямо над собой лукаво улыбающееся лицо и развевающиеся на ветру блестящие, как пальмовые листья, волосы. Я ухмыльнулась и, даже не потрудившись изобразить удивление, спросила:
– Ты… кто?
– Э… Ю я!
– Какое же наглое, беззастенчивое посягательство на русский алфавит!
– Исключительно для компании прихватил пару буковок, не больше.
Мы рассмеялись и, наконец-то, обнялись.
Ю – обычная корейская фамилия. Если добавить к ней имя Александр, то получается какая-то нелепица. Поэтому в издательстве Сашку все звали просто Ю. Там он слыл человеком незаменимым, ибо в его руках находились все компьютерные владения. К тому же он мог дать дельный совет дизайнерам или занять место верстальщика.
Вначале казалось, что к моим директорским поручениям Ю относится со снисхождением, что его вежливость нарочита, а за каждым словом таится скрытый смысл. Но постепенно у нас выработался свой стиль общения, в основе которого лежала безобидная язвительность, мало напоминающая диалог начальника и подчиненного.
Лишь однажды я почувствовала, что все не так уж просто. И для этого хватило только одного взгляда. Странно… Ведь мы так часто смотрели друг другу в глаза, смеялись, ненароком касались друг друга руками, и ничего не происходило. Но в то раннее утро, когда никто еще не носился по коридорам, Ю заглянул в приоткрытую дверь моего кабинета, тихо спросил: «Как дела, госпожа?» – и после секундной паузы добавил моё имя. В общем-то, обыденный вопрос, если бы не этот взгляд, застигший меня врасплох.
