А впереди виднелся Каминск с деревянными домами, каменными постройками, над которыми, как над первым этажом, возвышался второй этаж в виде куполов двух церквушек и трехглавого собора с золотыми крестами.
Въехали в город, и Базыка стал называть места, где они проезжали. Время от времени он так же, как Борода, оглядывался назад, но не для того, чтобы его лучше слышал седок. Было что-то угрожающее в этих оглядываниях.
«А не готовят ли мне очередную проверку, – подумал он. – Скорее всего так. Значит, нужно быть предельно осторожным и уже сейчас просчитать ее возможные варианты… Скорее всего, все начнется с документов…»
– Остановись, – попросил он Базыку, когда они подъехали к собору.
– Что? – ухмыльнулся Базыка. – Свечку поставить хочешь, себе за здравие, Бороде – за упокой?
Он ничего не ответил, а Базыка между тем продолжал:
– Правильно делаешь, посмотри, а то уже есть решение уездкома снести это наследие прошлого и построить на этом месте сквер Героев революции.
Несколько нищих двинулись к кошеве, но остановились, увидев, что вместо кучера на козлах сидит Базыка с маузером. Среди нищих выделялся высокий, грязный человек с длинными волосами, чем-то похожий на иконописного Христа. Одет человек был в рубище, похожее на мешок. Ржавая железная цепь висела у него на шее. Он неотрывно смотрел на седока в кошеве и что-то бормотал.
– Видел? – спросил Базыка. – Интересный тип. Зовут его Дервиш. Он считается святым. Он почти ничего не ест. Все время находится с нищими, но милостыню не просит… Ему сами предлагают, это здесь считают за честь… Во, дают!..
Дервиш продолжал что-то бормотать, позванивая цепью. Когда они отъехали от собора, он не мог вспомнить ни одного лица из тех, кто пытался подойти к кошеве, кроме лица и фигуры Дервиша.
После остановки у собора они подъехали к деревянному двухэтажному дому. Базыка привязал к коновязи лошадь, они зашли внутрь, поднялись по шаткой лестнице на второй этаж. Базыка постучал в дверь.
– Кто там? – спросил низкий грудной голос.
– Свои, свои, – сказал Базыка, – открывай, Груша.
Дверь открыла женщина в цветастой юбке, белой кофточке и пестром платке. В женщине было такое необычное сочетание красоты и порочности, что он, посмотрев на нее, невольно отвернулся, как отворачиваются от ослепительного света.
– Знакомься, – начал Базыка, – это хозяйка квартиры, в которой ты будешь квартировать… Зовут ее Аграфена, по батюшке Ивановна.
– Можно просто Груша, – сказала хозяйка, кокетливо и бесцеремонно оглядывая будущего квартиранта.
Потом она повела пришедших в комнату, где не было мебели, а стояла кровать и деревянный табурет.
– Одежду вешать здесь, – проронила Груша и показала ряд гвоздей на стене.
– Нет у него одежды, кроме той, что на нем, – ответил, усмехнувшись, Базыка, – вся его одежда осталась на мосту.
– На мосту, – произнесла женщина и стала промокать глаза кончиком платка.
– Ну-ну, – грубо оборвал Базыка. – Бороду уже не воротишь, так чего сырость разводить?..
Пока Базыка говорил с хозяйкой, он подошел к окну и поймал удовлетворенный взгляд одного из замов покойного Бороды. Базыка оценил его поступок с точки зрения профессионала. Инспектирующий не какой-нибудь шаркун из города. Знает, что почем… Он смотрит, куда выходят окна.
– Здесь два выхода. Очень удобное пристанище, недаром его любил Борода, – сказал Базыка с ухмылкой.
Потом они вышли из дома, сели в повозку и поехали дальше. Впрочем, «дальше», – было всего через квартал.
