Из тьмы - страница 8

Кассандра Карась практиковала йогу и сидела на строгой диете, состоявшей из варёной гречки, зелёного чая, хлебцев с отрубями и огурцов. Кто подсказал ей такой рецепт, женщина не признавалась; Ира заключила, что эту диету придумала сама Кассандра, точнее не придумала, а попросту привыкла к четырём невредным продуктам, которые могла себе позволить на мизерную зарплату. Когда Кассандра Карась и её дочка Вероника Карась переехали в квартиру Дивановского, отведённая им просторная спальня (бывшая Ирина) заполнилась ковриками для йоги, ароматическими свечами и декоративными подушками, которые Вероника Карась, дочка, вязала и вышивала сама, а кухонные шкафы теперь были набиты сверху донизу диковинными видами зелёного и чёрного чая, о каком Дивановская и не слыхала никогда: зелёный Кассандра с Ничкой пили сами, а чёрным угощали Иру и её опекаемых детей. Джоанна Иоланта к напиткам от чужих не притрагивалась, а Ян слишком боялся брата, чтобы не поделиться с ним угощением. Беззастенчивый Тёма Кравченко опустошал все три кружки и ещё требовал добавки. Кассандра сразу невзлюбила рыжего наглеца, но с трепетом относилась к младшему из близнецов.

– Какой стеснительный, милый мальчуган, – приговаривала женщина, глядя на дрожащего от голода Яна и наливая ему молока. – Чем же его угостить, чтоб этот бес ничего не отобрал? В чулане, что ли, Тёму запереть?

– Бедный мальчик, – закивала Ирина. – Забитый совсем. Когда Яну было девять лет, он стал свидетелем смерти родителей. Отец сгорел заживо, а мать успели увезти в больницу, где она почти сразу скончалась. Тёму первого нашли и вывели из горящего здания, он рвался обратно в квартиру, видимо, за братом. Яна нашли чуть позже. Мой отец говорил, Янчик после этого был, словно парализованный. Месяц не разговаривал. Представляешь, он стоял и смотрел на папино горящее тело. Не визжал, не пытался спастись, а лишь стоял и смотрел. И ведь на всю жизнь такая травма, бедный…

– Бедняжки, какие же они бедняжки… И жалости у жизни совсем нет. А жестокости ни конца, ни края…

– Ни конца, ни края, – подтвердила Ирина и достала две чашки для молока. Взгляд Кассандры остановился на темноволосой девочке в буром вельветовом платье. Она пряталась под столом и собирала с пола клубы пыли, после чего бережно складывала в карманы, будто ценный артефакт.

– Это и есть твоя сводная сестра? – уточнила Кассандра. Прямо спросить подругу она решилась только на третий день после переезда.

– Да, – печально обронила Ира. – Джоанна – дочка… её дочка. Год назад бедняжке поставили аутизм. Интеллект, сказали, запредельный, но на контакт не идёт. Раньше она и так еле говорила, а с тех пор, как уехала её мать, сестрёнка ни слова не проронит, теперь ещё и ходит под себя.

Когда Джоанна выползла из-под стола, Ирина подошла к ней, села рядом и погладила по блестящим полуночно-чёрным волосам. Девочка, точно злая собачонка, зарычала на руку и кусила Ирину ладонь, да так сильно, что у бедной сестры потекла кровь. Ира заверещала, схватилась за ноющую кисть и помчалась в ванную.

– Вот же сучка! – взорвалась Кассандра и топнула ногой. – Ира тебе, как сестра родная, последние силы тратит, страдает, а ну извинись.

– Сучка! – повторила Джоанна на ломаном русском и зашипела на Кассандру. Девочку оставили в покое до ужина, и она вернулась к строительству крепости из собранных клубом пыли. Ян Кравченко с интересом выглянул из-за дивана, Джоанна улыбнулась ему бледной полупрозрачной улыбкой и притихла насовсем, не издавая ни звука до конца вечера. Ян радостно выдохнул; можно было снова любоваться ею без ущерба для здоровья. Хотя из всех людей ему только Джо и улыбалась, зато Джо улыбалась только ему одному, и для Яна это было прелестнее всего. Безусловно, из-за красоты Джоанне Иоланте прощалось многое. Её белое, круглое, лунное лицо почти всегда выражало печальное равнодушие. Чистейшая фарфоровая кожа украшена вспышками алого румянца на обеих щеках. Джо Клеменс была куклой: очаровательной, безжизненной, от которой не оторвать глаз, но говорить с которой было порой попросту глупо и незачем, а порой боязно. То, что удавалось Джоанне лучше всего, было к тому же её любимым занятием – она прелестно, трогательно и загадочно молчала. А точнее, не говорила по-русски. Английский язык в счёт никто не брал: на своём родном, новокельтском, Джоанна могла болтать бесконечно, и никто не возражал. Сам по себе язык был мелодичным, интонации – чересчур прыгающими, очень странными и будто наигранными, речь – беглой, сбивчивой и совершенно непривычной русскому уху. Акцента кокни, который так нравился Яну с Тёмой, искоренить не удалось, хоть Ирина Дивановская и прилагала титанические усилия, чтобы помочь сводной сестре «звучать прилично». Произношение девочки почему-то волновало Иру больше остального, как будто Клеменс должны были со дня на день отвезти на Крафтс Дог Шоу и одним из требований к конкурсантам было наличие чистейшего британского произношения, которое в особенности шло её белоснежной аристократической коже и тёмным локонам.