Вот уже и выход в океан. Полковник Сыромятев вытер слезу.
Он и сам не знал – откуда эта слеза? Или от жалости к себе? Или просто напор жестокого ветра выжал ее из глаз?
А русский океан был необозрим и пустынен…
***
Капитан Суинтон сбросил с головы наушники.
– Боже мой! – сказал он. – Как бы все это не обернулось позором для моей Англии!
– Можно? – спросил Вальронд, протягивая руку за бланком.
– Читай, – разрешил Суинтон.
Это была нота Советского правительства, адресованная Локкарту, который представлял Англию в России, – протест был выражен ярко и убедительно, становилось ясно, что конфликт на Мурмане разрастается в опасность вооруженной борьбы.
– Это уже вторая, – пояснил Суинтон. – А три дня назад я перехватил первую ноту. Ленин, конечно, прав: мы слишком самоуверенны… Ты знаешь, Юджин, кому это надо передать?
– Кому?
– На борт «Суатсхэмптона», лорду нашего адмиралтейства.
– А разве?.. – начал Вальронд и вовремя осекся.
К чему лишние вопросы? Стало ясно, что англичане доставили в Мурманск, заодно с войсками, и лорда адмиралтейства. Значит, мичман не ошибся в своих предположениях: стрелы из Мурманска полетят и дальше… до Архангельска, до Вологды!
– Ты не извещан, Юджин, – переживал Суинтон. – А я знаю, что в Кандалакше мы уже стали расстреливать большевиков. Какое мы имеем право это делать? Неужели нет разума?.. Это так ужасно! Я хотел вернуться в колледж. Меня давно волнует проблема фототелеграфирования на расстоянии. А вместо этого я осужден прозябать в Мурманске…
До лорда британского адмиралтейства флаг-офицера не допустили – Вальронд сдал радиограмму наружной вахте, после чего посетил в штабе генерала Звегинцева. «Сейчас решается и моя судьба», – подумал мичман. В штабном кабинете, напротив Звегинцева, сидел лейтенант Басалаго и писал, – лица обоих были мрачными. Вальронд доложил о второй ноте Совнаркома к Локкарту, и лица сразу оживились.
– Это очень хорошо, – заметил Басалаго, – что большевики столь активны. Может, это заставит и генерала Пуля стать активным. Англичане упрямы: они боятся двинуться дальше. Мы должны заставить их сделать второй шаг… До сих пор мы балансировали на туго натянутой струне, готовой вот-вот оборваться. Ныне же, в связи с этой нотой, обстоятельства изменились, и мы ставим перед союзниками вопрос ребром…
– Михаил Герасимович, – воскликнул Звегинцев, – как вы всегда хорошо говорите и занудно пишете! Ну почему бы вам так и не написать, как вы сейчас сказали? Убедительно, весьма!
Вальронд сунул два пальца за тесный воротничок, крепко накрамхаленный, передернул стиснутой шеей.
– Мишель, – спросил он, – что творишь во вдохновении?
– Обращение к союзникам. На этот раз – угрожающее.
– Вот как? Не забывай пророчества: «Братья писатели, в вашей судьбе что-то лежит роковое…»
– Мы не писатели, – ответил Басалаго. – А сегодня вот соберем совещание президиума. И поставим решительный вопрос: или союзники пошевелятся, тогда мы с ними заодно, или…
Вальронд заглянул ему через плечо, прочел: «Положение, ставшее сложным после переговоров с Москвой, теперь сделало развязку неизбежно близкой… Последствия ясно вырисовываются…»
– И каковы же эти последствия? – спросил Вальронд.
– Ах, мичман! – завздыхал Звегинцев. – Наступает самый критический момент. Мы объявляем сейчас перед всем цивилизованным миром о разрыве с Москвой – окончательном! Мурман – государство автономное, и пусть союзники защитят это государство всеми своими силами от гнева большевиков.
