Виноват в этом был Артем Алексеевич, бывший капитан речного буксира, на борту которого Жора периодически обнаруживал себя по утрам. Именно Алексеич заразил Жору сомнительной идеей о том, что «все должно быть закольцовано».
Когда-то капитан был судим и оправдан. Матрос проверял длину буксирного троса, не изучив как следует «Рекомендации по управлению судами при буксировке». Алексеич резко переложил руль, трос натянулся и перешиб матросу ногу.
Если бы матрос, вместо того, чтобы в свободное от буксировки время пить водку, внимательно прочитал «Рекомендации», то знал бы, что «полную длину буксирной линии устанавливают при выходе на достаточную глубину». Но он поторопился, не дождался глубины.
В свою очередь, Алексеич, вместо того чтобы избегать резких поворотов, производить их «плавно, при небольших углах перекладки руля», как об этом гласят «Рекомендации», так резво крутанул штурвал, что вот – искалечил человека. В одну секунду!
Жору в этой истории увлекла гаша, то есть петля, которой оканчивается буксировочный трос.
Гаши эти Алексеич мастерски плел, сидя на скамеечке между стаканом и бухтой грязных веревок, из которых прямо на глазах, словно сам собой возникал удушающий образ.
Кроме удушающего образа, Жоре нравились рассуждения бывшего капитана о том, как справедливо все закончилось. То есть оба они, Алексеич и матрос сами виноваты. Они совершили ужасную ошибку, пренебрегли инструкцией, в результате чего один остался без ноги, а другой без диплома и должности.
Сюжет о воздаянии настолько понравился Жоре своей завершенностью и абсолютной округлостью, что он немедленно облек его в художественную форму. Чайники были забыты, наступил период петель и канатов, заплетенных в узлы.
Когда очередной герр Циммек сообщил, что документы на вывоз уникальных Жориных работ готовы, и он едет из Гамбурга забрать обещанную партию, супруга забеспокоилась. Партия до сих пор не была нарисована. К тому же Жора обратился за помощью в наркологическую клинику, со всеми вытекающими оттуда юридическими последствиями и строгой изоляцией. Поступить иначе он не мог, потому что «все должно быть закольцовано», таковы теперь были его убеждения.
Начиналась неизвестность. Узлы и канаты спросом не пользовались, покупатель требовал чайники. Через решетку на окне второго этажа наркологии Жора объяснял супруге, как эти самые чайники нарисовать. Это совсем не сложно, если накладывать окружности на ось координат в нужном порядке. А чистые планшеты он заранее фирменно подпишет по дороге на ужин, в тамбуре на первом этаже, куда есть доступ с улицы. Нужно только заплатить дежурной сестре.
С тех пор Жорина супруга рисовала чайники сама. У нее это получалось не хуже, и Жора ставил свою подпись под рисунком с чистой совестью. Он был демиургом, осваивающим новые пространства и неизведанные еще миры, а международными сношениями, торговлей и амбициями успешно ведала жена.
Джеймс Баранов, мой армейский товарищ, умудрился бы соорудить похабный текст даже на мотив бетховенской «Оды к радости». Вышло бы нечто вперемешку из русских матерных слов и бессмыслицы на немецком. Немецкая речь с русским матом как-то особенно ладит, так мне кажется.
Джеймс был мастер на такие дела. Иногда он употреблял польский. Когда очередная девушка ему отказывала, он спрашивал, понизив голос до чарующего (ему казалось) баритона: «Пан не каже, яка година?» И сам себе отвечал: «Година шуста, пани бл…на!». При этом он гэкал на хохляцкий манер.
