– Вовремя.
Элси вздрогнула.
– Как вы?..
Владимир прижал палец к губам. У кого-то другого это вышло бы смешно. Но ослушаться Владимира Элси почему-то не смогла, как бы ни хотелось вывалить из головы спутанный клубок вопросов. Пришлось терпеть. Пришлось идти, наступая точно в следы ботинок Владимира в дорожной пыли. Идти, как в первый раз, по знакомым с детства дорожкам, и вертеть одну под микроскопом единственную мысль: “Как Владимир может ходить настолько бесшумно?”
– Что значит стажировка? – спросила Элси, когда безлюдные дорожки закончились, а тишина и без ее помощи разлетелась вдребезги от хруста шагов и гула чужих голосов. – Я еще школу не закончила.
– А зачем тебе школа? – отмахнулся Владимир и сразу стал в глазах Элси еще выше.
Они пробрались кушерями к речке. Элси расцарапала руки и зацепила голой лодыжкой крапиву. В такие дебри обычно не забиралась даже она. Владимиру же все было ни по чем. Он шел по извилистой заросшей тропинке с тем же видом, с каким шел бы по центральной городской улице, и так откидывал сухие ветки, будто смахивал пылинки с пиджака.
Владимир остановился, когда впереди показалась груда торчащих из воды досок. Раньше они были рыбацким мостиком. Давно, наверное, очень давно. Теперь эти доски были похожи на разинутые пасти крокодилов. Ржавые гвозди сверкали опасным металлическим блеском. Скалились острые, обломанные ветром и течением деревянные зубы. Жуткое место. Элси знала множество других, красивых и уютных, подходов к речке. Что-то ей подсказывало, что Владимир их тоже знал.
– Была здесь раньше. – Он не спрашивал.
– Не люблю это место.
– Зато они любят.
Элси не видела лица Владимира, но могла поспорить: он усмехнулся. В камышах что-то заскреблось и заворочалось. Оглушительно треснула сухая ивовая ветка. Что-то тявкнуло, пробежал ветерок по сырой траве, и прямо из мелководья, где обычно гнездятся утки и снуют мелкие ужики, выпрыгнула лохматая дворняжка.
– Собака? – вырвалось у Элси.
– Для людей – собака, – поправил ее Владимир.
Элси, наверное, слишком привыкла быть человеком. Пес остановился в шаге от нее, подметая землю лохматым хвостом, поднял одно ухо, наклонил голову и обнажил в совершенно не собачьей улыбке блестящие клыки. Он смотрел на Элси умными глазками-бусинками, но это все еще был пес, самый обычный дворовый пес.
– Реверсус, – сдался Владимир. Как будто от этого стало понятнее.
Он смеялся. Он привел Элси на речку, чтобы смотреть на собаку. Это глупая шутка. Элси готова была развернуться и уйти, но ровно в этот момент с лица Владимира сползла улыбка. Он наклонился, подзывая пса. И голос его зазвенел в утренней тишине до жути громко.
– Можешь пойти за ним, он приведет тебя туда, где был в прошлый раз с человеком. У Реверсусов обычно не больше пары мест. Они живут там, куда человек редко заходит.
Элси молчала, загипнотизированная голосом Владимира. Пустые глаза разглядывали вертящегося под ногами пса, и было в них какое-то новое страшное выражение.
– Свободный Реверсус, когда встречает человека, считает его своим и сопровождает до дома. Потом запоминает дом на всю жизнь. Странные создания. У нас они не встречаются.
Элси открыла рот, но ни одно слово не пробилось в густой воздух. Ей нужно было спросить, где это “у нас”. Ей очень много надо было спросить. Но она стояла, смотрела, как Владимир чешет пушистую голову Реверсуса, и ноги ее приросли к земле, вплелись в пучки мокрой травы и отказывались двигаться.
