Из жизни лис - страница 2

Как ни странно, альянс вышел довольно жизнеспособным; притворство иногда бывает на удивление пластично и изобретательно, принимает неожиданно естественные и гармоничные конструкции и формы. Они с Тонькой оказались, будто созданными друг для дружки, друг дружку дополняют и уравновешивают; им действительно интересно и легко вдвоем, и нет в этом никакой принужденности, напряжения, фальши. Просто один человек, более развитой и приспособленный к жизни (Тонька), присматривает за другим, к жизни не приспособленным (Аня). И пусть это смахивает на подавление и диктат, ничего, так всем будет лучше, спокойнее. Даже маме, хотя, кажется, она что-то и подозревает. Так что, как ни крути, а лучше Тоньки для Ани подружки нет.

И, все-таки, даже такие минимальные и вполне осмысленные и мотивированные перегрузки давили, угнетали, и время от времени, когда Тоньки рядом не было, Аня позволяла себе что-то вроде побега. Только ненадолго, на несколько остановок, если дело было в городском транспорте, или на пару минут, если это случалось, например, в очереди, на прогулке или еще где-нибудь. С восторгом, даже с каким-то пугающе отчаянным исступлением сбрасывала она опостылевшие вериги притворства, словно стаю птиц, отпускала на свободу чувства и тут же влюблялась! Спонтанно, безрассудно, с первого взгляда! Здесь! Сейчас! Наяву! Впрочем, оказалось, любовь – та еще штучка! – тут же начинала своевольничать, пробуждала глупые, абсолютно необоснованные надежды, будила неожиданные фантазии. А вдруг ее избранник обратит на нее внимание? вдруг тоже влюбится? Вдруг он вообще давно в нее влюблен, повсюду ее преследует, а она заметила его только сегодня? Фантазии буйствовали, рисуя ослепительные картины, заставляя забывать все, напрочь отрешая от реальности, – однажды, провожая предмет своей страсти, Аня заехала к черту на кулички, в другой раз едва не попала под машину. И все напрасно! Никто не ответил ей, ни разу смелость ее не была вознаграждена хотя бы взглядом, жестом, намеком, а ведь она чувствовала, каким-то сверхъестественным, надпонятийным инстинктом знала, что ее заметили, ею заинтересовались, может быть, даже готовы были увлечься. Но ничего не происходило, все ее нечаянные любви уходили, уезжали, таяли в безбрежье будничной суеты, и долго еще потом было пусто и одиноко, грустно и тревожно, будто рассталась с кем-то хорошим, с кем-то близким и дорогим. Она проклинала свою мечтательность и доверчивость, обзывала себя дурочкой и неудачницей, но проходило время, рана затягивалась, и надежда вновь начинала плести свои стыдливые узоры. Может быть, в следующий раз повезет?

И ведь, и дурнушкой ее тоже нельзя было назвать. Подумаешь, носик чуть длинноват, – домашние даже прозвали ее Лисенком! (Прозвище само по себе невинное и даже где-то трогательное и умилительное, но, все равно, обидно!). Ну, так что же – носик? История полна примеров, когда и королевские фаворитки, записные красавицы, не отличались совершенством и изяществом форм, а иногда даже и, вообще, были по всеобщему признанию чуть ли не уродинами. Она в свои пятнадцать много чего знает, не зря всю домашнюю библиотеку прочитала. Вот, например, Анна Болейн, ее тезка, была шестипалой, герцогиня Лавальер – хромой, а у Жозефины Богарне были плохие зубы! А?! Как вам такое? А она? У нее всего лишь носик чуть-чуть длинноват. Зато, какие красивые глаза! Тонька, у которой глаза тоже ничего – ясные, голубые, с поволокой, и та ей завидует. Потому что, глаза у Ани, можно сказать, необыкновенные, ни у кого таких нет. Огромные, ярко-карие, с тоненькой изумрудной каймой по краям. А над ними густые ресницы, ровные черные брови, чудесный овал лица (скорее подходит под определение нежный, – она где-то вычитала, и ей понравилось); у нее густые светлые волосы (цвета спелой ржи – тоже из какой-то книжки) и пухлые красные (рубиновые) губки. Когда они этим летом целовались с Сашкой Трофимовым из 10 «А», тот признался, что она ему сразу очень понравилась. Он потом и в любви объяснился, и цветы дарил, и свидания назначал. Только все впустую. Уехала их семья в другой город, и вот уже месяц от него ни слуху, ни духу. А ведь говорил, что любит…