– Пришей мне эмблему, пожалуйста, – попросил он.
– Я же пришивала.
– А я теперь за сборную выступаю.
– О-о, – удивилась она. – Давно ли?
Вошедшая девочка взялась было за блюдо, на котором уже лежали чайные ложечки, салфетки, сметенные со скатерти крошки и фантики, но передумала и присела на стул, слушая их беседу, покачивая золотистой головой с прижатыми к щекам ладонями. Сама она еще не умела поддерживать разговор так уверенно и долго, как взрослые. Обида, как часто у детей, прошла, разве что на самом донышке оставалась едкая трещинка. На колени к ней прыгнула кошка.
– А знаешь, – говорил матери подросток, – я договорился на почте разносить телеграммы в рождественские каникулы. За деньги. Мы с Андреем ходили и нам не отказали.
– Попробуй, – кивнула женщина. – Мне нравится твой Андрей.
– Мне тоже – произнесла Аня, отрешенно глядя перед собой. – У него такие чувственные губы.
– Какие? – оглянулись разом мать и брат.
Застигнутая врасплох, девочка растерялась, заметалась, покраснела как рак.
– Я… я хотела сказать "чувствительные", ну, крупные, чуткие, – залепетала под их взглядами.
Зажав ладонью рот, Юрка выскочил в коридор, уронив стул.
– Я погоняю… на стадионе, – проронил оттуда, быстро выкатывая снегокат на лестницу. – Анька! Ду-ре-ха! Ха-ха-ха!
Солнце склонялось за соседнюю крышу, последние лучи еще озаряли занавеску, стол, вазу с фруктами. Праздничной белой скатерти уже не было, ее заменила повседневная, расшитая ткаными узорами. Переодетая в деловой костюм, Екатерина Петровна, сидя у трюмо, тонко подкрашивала глаза. Аннета стояла напротив, опершись спиной о дверцу шкафа, виновато ловя каждый ее взгляд. Вид у нее был понурый, розовое платье словно обвисло на худеньких плечах.
– Мама, – тихо проговорила она, – кого ты больше любишь – меня или его?
– Обоих одинаково, – ровно ответила мать.
– Нет – его, – потупилась девочка, и стала ковырять туфлей треугольную щербинку на паркете. Пальцы ее закручивали в жгутики розовый шелк оборки.
Женщина отложила кисточку и привлекла ее к себе.
– А платье кому купили? А пирог испекли? Ну-ка, подумай…– она тепло приласкала дочку.
Та оживилась.
– Мамочка, пойдешь через двор – оглянись, я тебе рукой помашу. Я здесь стану, – она отбежала к подоконнику. – Оглянешься, да? Оглянешься, да?
…На лестничных маршах было сумрачно и тихо. В забранной сеткой шахте, постукивая на этажах, степенно двигался широкий зеркальный лифт, проем окружали четкие ярусы оградки, прикрытые полированными перилами. Женщина, одетая в светлую шубу и серые сапожки на каблучках, спускалась пешком, слегка касаясь перил рукой в перчатке. В этом освещении она казалась моложе, стройнее, деловитее. У яркого выхода достала из сумки дымчатые очки и устремленной походкой пересекла двор.
Всё.
от Марины 21 октября
«Девочка, которую не любят дома». Класс! Сочувствую твоему детству. Как говорят пацаны на форумах: «Аннета, зачот. Пеши исчо».
Умница. И язык чистый.
От Аннеты 22 октября
Уф… спасибо. Я замерла как фигуристка перед оценкой. Тра-ля-ля.
Странное дело, мне стало легче, будто оно отлегло, мое жуткое детство. Хотя… навряд ли. Слишком просто.
от Аннеты 25 октября
Марина, слышали новость? Только не смейтесь. У меня объявился… угадайте, кто? Ага! У меня объявился… Слабó, сдаетесь? У-ме-ня-объ-явил-ся-пок-лон-ник. Самый настоящий, как в "Саге о Форсайтах". Убой!
Вот как это случилось.
