Избранные эссе - страница 10

Когда говоришь об этом с разными людьми, жуткость Линча или усиливается, или разбавляется странной дистанцией, как будто отделяющей его фильмы от аудитории. Его фильмы одновременно и крайне личные, и крайне отстраненные. Отсутствие линейности и нарративной логики, очевидная многозначность символизма, матовая непрозрачность лиц персонажей, странная тяжеловесность диалогов, регулярное использование для массовки людей с гротескной внешностью, точность и живописность освещения и мизансцен и сочное, даже вуайеристское изображение насилия, отклонений и в целом мерзости – все это придает фильмам Линча отстраненное ощущение, которое киноэстеты называют скорее холодным и клиническим.

Вот пугающая правда: лучшие фильмы Линча – также его самые жуткие/извращенные. Возможно, потому, что его лучшие фильмы, будучи сюрреалистичными, обычно заземляются ярко проработанными главными героями, такими как Джеффри Бомонт в «Синем бархате», Лора в «Огонь, иди со мной», Меррик и Тривс в «Человеке-слоне». Когда персонажи достаточно проработаны и человечны, чтобы пробудить нашу эмпатию, то дистанция и отстранение исчезают, но фильм в то же время становится еще более жутким: нас легче напугать, если в пугающем фильме есть персонажи, в которых мы видим что-то от себя. Например, в «Диких сердцем» в целом куда больше противных моментов, чем в «Синем бархате», и все-таки именно «Синий бархат» куда более жуткий/извращенный/гадкий фильм – просто потому, что Джеффри Бомонт такой 3D-персонаж, что можно (со)чувствовать его (ему). Ведь в «Синем бархате» по-настоящему пугает не Фрэнк Бут или то, что Джеффри узнает о Ламбертоне, а тот факт, что отчасти сам Джеффри возбуждается от вуайеризма, первобытного насилия и вырождения, а так как Линч аккуратно выстраивает фильм, чтобы мы (со)чувствовали Джеффри и чтобы мы (по крайней мере я) находили какие-то моменты садизма и вырождения, которые видит герой, завораживающими и даже почему-то эротичными, то нет ничего удивительного, что я нахожу фильм «извращенным»: ничто не отвращает меня больше, чем видеть на экране те самые мои частички, о каких я в кинотеатре как раз и пытаюсь забыть.

Персонажи «Диких сердцем», с другой стороны, не «реалистичные» и не 3D-шные. (Похоже, так и было задумано.) Сейлор и Лула – напыщенная пародия на фолкнеровскую страсть; Сантос, Мариэтта и Бобби Перу – мультяшные монстры, галерея кривых ухмылок и кабуки-истерик. В фильме много насилия (ужасные избиения, кровавые аварии, собаки тащат ампутированные конечности, голову Уильяма Дефо разносят из дробовика, и ее швыряет по декорациям, как проколотый шарик), но в итоге насилие кажется не столько извращенным, сколько пустым – потоком стилизованных жестов. И пустым не потому, что оно беспричинное или чрезмерное, но потому, что оно не касается живого персонажа, который пробудил бы наши чувства ужаса или шока. «Дикие сердцем», хоть и выиграли в Каннах, в США собрали мало хороших отзывов, и неслучайно ни то, что самые жестокие нападки шли со стороны критиков-женщин, ни то, что особенно они невзлюбили холодность фильма и его эмоциональную скудость. См. хотя бы Кэтлин Мерфи из «Филм коммент», которая увидела на экране не более чем «мусор из кавычек»: «Нас, как вуайеристов, поощряют трепетать и хихикать от реальности в скобках: всем известных огрызков из поп-культурной памяти, следования кинематографической моде, заменяющего игру человеческих эмоций». (На этом критика не исчерпывалась, и, честно признаться, в основном была по делу.)