Гульшагида кивком головы ответила на приветственную улыбку Николая Максимовича и прошла к Зиннурову. Больной, услышав её осторожные шаги, открыл глаза; взгляд его был полон страдания. Лицо необычайно бледное, на кончике носа и губах синюшный оттенок; пульс по-прежнему слабый. Но сознание сегодня ясное, Зиннуров, даже отвечал на вопросы врача, жаловался на неутихающую боль под левой лопаткой и тошноту. Одышка мучила только с вечера; сейчас в сердце осталось ощущение сдавленности.
Посидев у койки больного, Гульшагида вышла в коридор. Из окна видна была садовая дорожка. Соседи Гульшагиды по общежитию только ещё шли в больницу. Они смешались с толпой студентов, но их нельзя было спутать с зелёной молодёжью. Слушатели курсов выглядели взрослей, серьёзней. Это уже врачи со стажем. Им приходилось много раз переживать вместе со своими больными радость выздоровления, испытывать и горечь неудач, сознание своего бессилия перед губительной болезнью. Приятно чувство победы над недугом, когда найден правильный путь лечения, но сколько терзаний выпадает на долю молодого врача при неудачах – и упрёки совести за неправильный диагноз, и позднее раскаяние в неосмотрительности… Большинство слушателей курсов приехало из сёл, из районных центров; им в трудные минуты не с кем бывает посоветоваться. Выпадают ночи, когда их по нескольку раз будят и увозят к больным. Уходя в гости, они оставляют соседям адрес или номер телефона своих знакомых, родственников, – ведь нередко даже в кино или в театре раздаётся голос служителя: «Доктора такого-то требуют к выходу!..»
Всё ещё смотря в окно, Гульшагида увидела трёх человек, не похожих ни на студентов, ни на слушателей курсов. Слева шла пожилая женщина в потёртом плюшевом пальто, жёлтых ичигах с калошами и в белом вязаном платке; в середине – молоденький морской офицер; справа от него – худенькая девушка в лёгком жакете. У парадного входа девушка приостановилась, недоумённо посмотрела на верхушки деревьев, – и ветра нет, а листья всё падают и падают. Крупный, оранжево окрашенный кленовый лист опустился ей на плечо. Она сняла его, с любопытством подержала в руке и отдала моряку, а сама заторопилась войти в подъезд.
В полукруглом вестибюле с высоким потолком и кафельным полом, куда спустилась Гульшагида, чтобы встретить своих товарищей, она снова увидела этих людей. Девушка уже сняла жакет, набросила на плечи халат. Вот она приблизилась к моряку, тихо сказала:
– Ты иди, Ильдар, иди…
И, не дожидаясь ответа, зашагала вверх по лестнице.
– Асия! – позвал моряк.
Девушка в замешательстве остановилась. Минуту-другую постояла с опущенной головой и наконец обернулась. Тёмно-карие глаза её влажно блестели. Моряк направился было к ней, но она быстро-быстро замахала худенькими руками, всем своим видом говоря: «Нет, нет, не надо!»
Тут вмешалась сопровождавшая их женщина:
– Доченька, попрощалась бы с Ильдаром как следует. Как знать… с болезнью не шутят.
– Мама, пожалуйста!.. – крикнула девушка.
В голосе её прозвучала такая боль, что Гульшагида вздрогнула, невольно взглянула на моряка. Тот сорвался с места, вмиг очутился рядом с девушкой.
– Ты чего-то скрываешь от меня? – с тревогой спрашивал он. – Что с тобой, Асия? Скажи, не таись!..
– Э, сынок, что нам скрывать от тебя… – отозвалась женщина. – Просто мы не успели тебе сказать – ты приехал неожиданно, в последнюю минуту… Мы уже договорились с профессором. Он назначил точное время…
