Нынче утром Шаукат, как только явился в школу, сейчас же спросил:
– Гаухар-апа, теперь синички прилетают кормиться только два раза в день, почему так редко?
– Потому что весна на дворе, на дорогах и на улицах много всякого корма. Видишь, как почернели дороги?
– Вижу, Гаухар-апа. А всё-таки пусть прилетали бы почаще. Так интересно смотреть на них.
Наступающая весна принесла резвому Дамиру новые впечатления, а мечтательный Шаукат остаётся верен своим синицам. Он установил, что птицы прилетают теперь только два раза в день. А когда появится зелень, Шаукат убедится, что синицы совсем перестанут навещать кормушки. В сравнении с другими явлениями жизни всё это сущие мелочи. Но они говорят о том, что теперь Шаукат смотрит на мир не рассеянными, пустыми глазами, а сосредоточенными и пытливыми.
А сама учительница Гаухар, не уподобляется ли она своему ученику Шаукату, неуверенно, ощупью, открывающему всё новые и новые явления жизни? Одни открытия радуют, окрыляют, другие наводят грусть, тоску или же порождают недовольство, разочарование.
Сегодня Джагфар явился с работы опять сумрачный, нелюдимый.
– Ты что как в воду опущенный? – попробовала пошутить Гаухар. – Весной нельзя хандрить.
– Сейчас ещё только март, настоящая весна начнётся в апреле. – В голосе Джагфара послышалось нечто вызывающее, словно он искал повода для ссоры.
– Нет, апрель – это уже середина весны, – возразила Гаухар. – А иногда весенняя погода вообще очень рано наступает.
– По-моему, всё в природе наступает в положенное время. Только глупцам кажется, что они могут управлять временами года.
– О, да ты мудрецом становишься, Джагфар! – нервно рассмеялась Гаухар. – Коли так, ответь мне на один вопрос, который уже давненько висит у меня на кончике языка… Прошлый раз довольно подробно ты обрисовал мне этого типа в очках. А теперь скажи… – Гаухар помолчала, словно колеблясь, продолжать ли дальше. – Скажи, Исрафил Дидаров из той же породы?
Джагфар долгим, испытующим взглядом посмотрел на жену. Вопрос не случайный и задан неспроста. Что, она подозревает в чём-то Исрафила? Но лицо Гаухар было непроницаемым. И Джагфар хмуро отозвался:
– Я не ясновидец. Если ты слышала об Исрафиле что-либо предосудительное, держи при себе, – когда-нибудь может пригодиться.
– Я не ожидала, что вопрос будет неприятен тебе. Не хочешь отвечать – не отвечай. У меня просто к слову пришлось. Вообще-то Исрафил-абы интересует меня только потому, что ты дружишь с ним.
– Понятно, – буркнул Джагфар и отвернулся. Гаухар многозначительно усмехнулась. Довольно странно, – из-за пустяков Джагфар не стал бы так сердиться. Должно быть, вопрос о Дидарове чувствительно задел его. Тем более хочется знать доподлинное мнение Джагфара о его дружке.
Нет сомнения, Гаухар продолжала бы расспросы, но тут муж перевёл разговор на другое, вернулся к прежней, излюбленной своей теме. Теперь он говорил дружелюбно, с мягкой укоризной:
– Что нам этот «очкарик» и даже Исрафил Дидаров! Давай потолкуем о том, что всего ближе: о самих себе. Вот скоро весна, и вслед за ней не заметишь, как подкатится лето. Опять будем жить на даче. Опять два хозяйства повиснут на твоих плечах. А тут ещё школа… Послушалась бы ты меня, ушла бы из школы. Ты слышишь, Гаухар, что я говорю?
Помедлив, она сказала сухо:
– Не в первый раз слышу.
– И что же ты ответишь?
– Я и раньше много думала над этим, Джагфар. Ответ будет всё тот же… – В голосе у неё зазвучали жёсткие ноты. – Я не уйду из школы, Джагфар. Школа – моя вторая жизнь. Не будем больше говорить об этом.
