Серый облегчённо вздохнул, когда распрощался с Ритой. Он понимал, что перспективы отношений нет, кроме того, он не был развратным человеком, лишь человеком с не оформившимися ценностями и мировоззрением. Девушки вдохновляли его. К нему часто приходили дивные поэтические строки, которые парень гнал от себя, не позволяя отдаваться грёзам и ментальным вызовам. Более широкие и глубокие мысли довлели над ним, преследуя и направляя в ближайшее будущее. Он был, как летняя Волга, впитывающая в себя каждый ручеёк и речку, неполноводная пока, но текущая своим неумолимым маршрутом, со своей судьбой. То же можно было сказать о Борисе, который, когда надо, мог быть серьёзным и вдумчивым. Они не метили в гении, но ставили перед собой достойные цели, постигая разные грани открывающейся жизни, такой притягательной и зовущей. Им хотелось испытать себя везде, попробовать всё на зубок, пощупать этот материальный и духовный мир собственными руками, догадаться до истины без подсказок и советов. Почему-то они сильно торопились, и нельзя было объяснить, почему. Может, от того, что в них накапливался огромный потенциал разных сил – люди чувствовали и внутренне восхищались ими, особенно, девушки.
Ребята перешли в шестой класс. После каникул черепной коробке будто не хватало наполненности. Она не просила – требовала загрузки. Юноши просиживали за уроками целыми вечерами, помогая друг другу. Серафим дополнительно изучал французский язык, умиляя ошибками искушённую Еву. Ей нравилось, как он сосредоточенно учился, как выписывал слова, словно рисовал, особенно, любовалась буквами «к» и «б». Он не замечал никого вокруг, когда концентрировался на насущной задаче или упражнении. Её так и подмывало возмутиться: «А я? Посмотри на меня!» Он обращался к ней, и Ева тонула в его голубых глазах, глупея и теряя нить вопроса. Тогда Серафим говорил фразу: «Сочиняшка пела пташкой», и девушка тоже улыбалась и приходила в норму. Постепенно холодало, осень наполнялась красками и дирижировала цветом, начинались дожди и появлялась непременная грусть в стихах:
Потухли краски октября,
Без солнца полиняли,
Одежды люди поменяли,
Надев плащи не зря.
Песок и слякотная грязь,
На входе коврик плачет,
А капли по карнизу скачут,
Чему-то веселясь.
В новинку голубая высь,
Дожди дождей сменяют,
Пусть на себя октябрь пеняет,
Что люди разбрелись.
Октябрь ветрами одарит,
И потускнела осень,
А лист, поникший, скоро сбросит,
Когда – не говорит.
В начале ноября пошли первые снега. Белые хлопья кружили, совершая броуновское движение, таяли, а днём позже тучи хмурились сильнее, и белая масса снежинок брала в плен поверхность земли и города. Волга обретала стальной лоск, прогоняла баржи, дебаркадеры и кораблики в гавань Черемхи, степенно леденея по берегам и отмелям. Жизнь в городе замирала, ярко вспыхивая по выходным в цирке и театрах. Серафим и Борис прилежно и систематически занимались программными предметами, сильно не отвлекаясь на внешние факторы. Приближались Рождественские каникулы и их Дни рождения. Они оказались «декабристами» с разницей в один день, отчего празднование имело заметную длительность. По современным представлениям астрологии они были Стрельцами. Василий Степанович перевёз жену с малышнёй зимовать в Рыбинск. Большая семья объединилась, соскучившись по родным людям, и теперь в доме стоял шум и гвалт. На общий праздник Щаплеевские пригласили всех Ершовых. Выдались морозные, но душевные деньки.
