Читать онлайн Владимир Ёршъ - Издалека долго. Том I

Я мысленно пройдусь бульваром.

Извозчик правит, и летит гонец…

Мой век каретою несётся за «товаром»,

Он и жених, и удалой купец.

А ты заждалась, граным самоваром

Не напилась – так, чашка кофею,

И Волга за туманом белым паром

Блестящую скрывает чешую:

Твою свободу ограничит хладом,

Невеста в белом – бледные уста,

Туман речной доносит рыбным смрадом

Нечасто, и заутреня чиста.

Чу! Цокот по камням, забилась «птица»,

Подъехал громко – Им не привыкать —

Парадная, и лестница скрыпится,

Он входит, и вдруг хочется икать.

Сглотнула воздуха молочного немного,

Вдали Собора бьют колокола,

Помчались… позади Юга, Молога —

Другую жизнь Россия начала.

Велика Матушка-Россия, велика её главная река, Мать-Волга! Из Пеновских болот и ключей Валдайской возвышенности набирает она силу русскую и течёт, наполняясь впадающими в неё реками, речушками и ручейками, через европейскую часть государства. Заселяет река свои берега: сёла, хутора, деревеньки и города живописно раскинулись вдоль её пути, иногда скрепляя берега нависающими над водой высокими изогнутыми мостами.

Зелёно-голубая лента реки извивается между холмами, направляясь на таинственный восток, родину праславян. Ведическая Русь не строила города, потому что не было врагов, жили дружно, напрямую общались с Отцом Небесным. Никто не мог завоевать её, но хитромудрые жрецы мировые придумали, как закабалить свободные народы. Славить стали Бога-Отца, строить церкви-храмы, звонить в колокола – изменили веру, изменили первозданный образ, и пошло отчуждение, проросли семена гордости и зависти. Хлынули на земли русские чёрные монахи и кровавые полчища, огнём и мечом прошли по благословенным местам реченным.

Прятались славяне на стрелках рек, огораживаясь с сухой стороны стенами да рвами. Реки всегда на стороне своих жителей. Росли целыми поколениями люди в безопасных огороженных местах, превращаясь в горожан, отрываясь от цели природной, от животных и растений. Хорошели древние поселения, укрупнялись, упрочивались Осташков, Ржев, Старица, Тверь.

На старинной карте видно, как добирается «голубая змея» до Твери в виде названия «Отвер» (Защита от вер?), а далее Волга отворачивает влево и через города Калязин, Углич и Мологу поднимается до самой высокой северной точки, до Рыбной слободы, касаясь таёжного пояса. Здесь в Волгу с двух сторон впадают две реки, Шексна и Черемха, где издревле поселились русичи, но мелеет река летом, и вся крупная рыба, рьяно плывущая из Каспийского моря, мечет в тёплых рыбинских заводях икру, размножаясь из века в век каждую весну. В 1777 году Екатерина II даровала благословенному месту статус города. На двести лет выпало русскому городу Рыбинску огромные торговые преимущества и речное покровительство Матери-Волги…

Волга никуда не торопится. Она медленно и степенно несёт потоки живительной влаги для миллионов людей, населяющих её берега, крутые и пологие, каменистые и заливные в половодье. Не спешит Волга, но мощь реки велика. Миллионы ватт электричества ныне вырабатывают ГЭС с плотинами, перекрывшими Волгу в нескольких городах и обеспечивающих полугодовую навигацию судов с запада на восток и с севера на юг. Нарушены нерест, сквозное очищение русла и размножение Каспийской рыбы, но технократический путь развития цивилизации неумолим.

Ра, Итиль, Волга – по-разному называли великую реку, однако, не это главное. Она по сей день остаётся главной живительной артерией огромной страны.

На Диониса напал так называемый хозяйственный зуд. Он проснулся в пять утра, когда только-только светало, и на Марсе стояла упоительная тишина. Дионис никому не мешал своими перемещениями по дому, так как родителей давно не стало, а семья разрослась, умножилась и укоренилась на разных планетах мироздания. Ему было чуть за шестьдесят, он много и напряжённо работал последние годы, и вот, наконец, попросился в отпуск. Мужчина находился в рассвете сил, так как люди уже давно жили до трехсот и более лет. Старая родовая усадьба слегка обветшала: накренилась декоративная калитка, облупилась краска на фасаде деревянного дома, погружной насос гнал красноватый песок из глубокой родительской скважины, а печь заартачилась дымить в трубу из-за сажи и птичьего гнезда, к счастью, заброшенного.

До полудня Дио как заведённый крутился с инструментами, гвоздями, краской, шлангами и тряпками, пока не устранил основные разрушения и недостатки. Работы навалилось через край, но он любил ручной физический труд, и, благодаря Богу да природному здоровью, изменения вокруг не заставили себя ждать. Мышцы с непривычки болели, мозоли жгли ладони, но настроение улучшалось с каждым последующим законченным делом, к тому же распускалась майская сирень, атакуя волшебными, буквально, неземными запахами.

Дионис пообедал, отдохнул с полчаса и полез на крышу прочищать трубу, на которой, похоже, не один год квартировал краснохвостый аист. Наверху маленькое с пятачок солнышко жарило не по-детски, и открывался вид на убегающее предгорье. «Надо бы подняться к моей пещере,» – подумал он, устанавливая металлический колпак над очищенной кирпичной трубой. Проверив целостность кладки на чердаке, Дио вспомнил вдруг о старом сундуке, издревле спрятанном в углу кем-то из предков. Он обнаружил тайник в детстве, помнил, что там кипы старинных бумаг и альбомов, но подробности ускользнули со временем, а сейчас страстно захотелось взглянуть на спрятанное богатство.

Сундук представлял из себя старинный ящик, обитый задубевшей уже толстой кожей и по каркасам крышки и короба покрытый позеленевшей медью. Родом он был из девятнадцатого века, на что указывал его изготовитель: «Артель Пегасъ 1881 г. «Чего только там не было! Плотными рядами сверху лежали запылённые тетради разного формата и толщины, от стопок зелёных тетрадочек в клеточку за 3 копейки до массивных, размера фолиантов, кожаных общих тетрадей и ежедневников. Одни были исписаны мелким почерком от корки до корки, другие допускали лакуны, пропуски и рисунки: личные дневники, пробы пера, размышления сотен лет в несколько десятков имён. Дионис аккуратно доставал «пергаменты» и складывал в стопки, пока не был окружён со всех сторон выросшими бумажными колоннами. Наконец, закончились рукописи и пошли пакеты с фотографиями, документами и грамотами, а в самом низу покоились коробки всевозможных наград, знаков и старинной мелочовки. Дио так увлёкся рассматриванием, что не заметил, как стемнело. Прихватив самые старые рукописи, он спустился в холл и зажёг свет, расположившись у камина.

Раз в двадцать лет он забирался в сундук, перебирая полинявшие древности, последний – когда ещё был жив старший брат, Виктор, и при котором память раздваивалась… Воспоминания нахлынули лавиной, и Дионис заулыбался, погружаясь в омуты прошлого, потом, спохватившись, налил себе горячего некрепкого чая из медной турки и отложил находки до утра. Эмоции от настоящих историй трудно обуздать, а они порой выкачивают из человека все силы до последнего ньютона.

В пять утра, сделав пробежку, Дионис заварил кофе, разжёг камин и расположился в кресле с рукописями. Самую старую, с «ятями», видимо, писал пращур, Серафим Ершов, которая начиналась так: «Я родился в славном городе Рыбинске, что на Волге, на стрелке реки Черемхи…

В раннюю минуту Серафим лежал на чердаке четырёхэтажного дома и смотрел в круглое стеклянное окно на плывущие по широкой реке лодки, парусники и пыхтящие чёрным дымом корабли. Они казались фантастическими и таинственными. Часть рыбаков уже гребла к просыпающемуся берегу с уловом. Парень любил деловое утро города, сам часто ловил и продавал рыбу, но сейчас никуда не торопился, зевая и почесываясь. Ему зимой стукнуло шестнадцать – куда спешить?»

Дионис никогда не был на земной Ярославщине, но слышал, что в заводи Рыбинска и восстановленного города Молога снова нерестились белуга и севрюга после того, как спустили волжские водохранилища и разобрали конструкции ненужных никому гидроузлов и электрических станций. Многие реки, Шексна, Молога, Юга, и другие нашли свои старые русла. На дне высушенных искусственных водоёмов вскрылись остатки былых поселений, церквей и монастырей. Снова на месте, где волновались моря, буйно расцвели луга сочных трав и поднялись молодые рощи и леса. Люди селились на обогащённых илом землях, строя поместья новой ведической эпохи.

…Серафим никуда не торопился, потому как полночи с Борькой ловил раков на Черемхе. Интересно, что водились они исключительно между двумя мостами, гужевым и железнодорожным, относительно недавно построенном. Из-за раков там время от времени вспыхивали мальчишеские баталии. Пацаны с Театральной у пожарной каланчи считали сквер, нависающий над речкой между мостами, своей территорией и рьяно её защищали. Драки случались часто и кровопролитно. Иногда приходилось удирать вплавь. На сей раз обошлось, и с двумя тяжеленными корзинами добытчики береговой тропинкой при свете яркой Луны вернулись домой… Борис был сыном известного в Рыбинске Щаплеевского Василия Степановича и лучшим другом Серафима. Купеческая семья Щаплеевских занимала два нижних этажа и арочный подвал (с наиболее ценным товаром) своего огромного дома, а Серафим с матерью и младшей сестрёнкой Иришкой жили на последнем, четвёртом, размещаясь в двух комнатёнках для прислуги. Мать, Мария Семёновна, нанималась у Щаплеевских прачкой, но ещё подрабатывала стряпухой для большой артели береговых грузчиков. Раки предназначались для ресторации «Эльдорадо», рядом на Волжской набережной – там за них хорошо платили.

Стояло настоящее лето. Утреннее солнце касалось босых ног Серафима, липа под окнами источала воистину божественный запах, и под привычные волжские звуки пароходов, скрипа ломовых телег и крика судовых приказчиков парень счастливо задремал. На Казанке звонили заутреню, а Серый, как звали его во дворе, глубоко нырнул в младенческий безмятежный сон.