Лёха прикрыл глаза. Он оказался стоящим на ногах в мчащемся по монгольской степи военном уазике. В руке у него был автомат, и он вспомнил тот охотничий азарт, который всегда охватывал его, как и его сослуживцев, во время охоты на сайгаков. Наверное, этот азарт от природы есть у всех мужчин, он – в генах. Мужчина до поры до времени ничего не знает о своей какой-нибудь скрытой животной страсти, и, если бы ему за день до охоты сказали, что он будет вне себя от охотничьего азарта и что, самым большим желанием в его жизни завтра будет догнать и убить добычу, то он не поверил бы. Но, вот в его руках оружие, впереди убегающая дичь и вдруг, в глубине души откуда-то внезапно просыпается этот дикий инстинкт животного, – инстинкт мужчины-охотника.
Лёхе это чувство было хорошо знакомо. Из охотничьей винтовки попасть в бегущую косулю из мчащегося по степи уазика не так-то просто, но из автомата попасть в цель намного легче. После охоты они ели вкуснейшее мясо сайгака. Такого вкуснейшего мяса он не ел никогда в жизни, ни до Монголии, – ни после.
– На, дёрни еще, Лёха, – толкнули его в плечо. Он открыл глаза, перед ним была Пашкина рука с наполовину налитым пластмассовым стаканчиком.
Он залпом выпил.
– Да… – задумчиво сказал он, немного подумав, после выпитого стакана, – Шерше ля фам.
– Ты к чему это? – спросил его Пашка.
– Да к тому что, во всех наших бедах надо искать женщин.
– Вот это да! Раскрой, так сказать, тему, – оживился Иван, глаза у него блестели от алкоголя.
Лёха немного помолчал, собираясь с мыслями.
– Сейчас мы еще не старые, конечно, но уже и не молодые. Пашка, правда, еще, хоть по возрасту и молодой, но наша жизнь и его уже состарила. А вспомните каждый свои молодые годы. Какая непреодолимая тяга, так сказать, была у нас к слабому полу. Все лучшие песни – о любви, все лучшие стихи – о любви. Ведь и я тоже, Ваня втюрился в девятом классе в одну девушку очень крепко. И, главное, не то что хотелось просто секса, но если бы я просто прошёл с ней рядом, то был бы уже самым счастливым человеком! Словом, романтическая юношеская любовь. Я грезил только о ней, ловил её взгляды, и, если удавалось встретиться с ней глазами, то был наверху блаженства и потом с наслаждением вспоминал этот взгляд! Ну, вы, наверное, и сами знакомы с такими заморочками. Потом, я узнал, что, всё дело, оказывается, – просто в половых гормонах, что просто какие-то там гормоны в этом возрасте гуляют где-то там в крови и творят с нами такие безобразия!
– Да чтоб их твою мать. Лёшка, не верь ты этим грёбаным ученым, они сами ни фига не знают! – недовольно пробасил Иван. – Про вот эти самые гормоны пусть они лапшу на уши друг дружке вешают, а нам подобной чепухой не надо головы забивать. Мы же не роботы, в конце концов, а эти чёртовы учёные думают, что для того, чтобы было хорошее настроение, надо вкачать в человека какой-нибудь химикат и – готово дело.
– Ваня, ну так ты же это делаешь! – засмеялся Лёха, кивнув на стакан в руке Ивана.
Они рассмеялись.
– Ну, ты поймал меня, Лёшка, – засмеялся Иван и опустошил стакан.
– Нет, бухло – это всё-таки другое дело, Лёша, это для нас единственная радость и утешение – после того, как выпив, сказал он, и, будто поднимая какую-то тяжесть, поморщился. – А гормоны, адреналин, – это всё чушь собачья.
