Сзади пробежал ветерок, как если бы в комнате открылась дверь.
«Баба Клава с рынка вернулась», – догадалась Аня.
Она обернулась… и увидела военного, державшего в одной руке фуражку, а в другой чемоданчик. Серый френч его украшали орден Красной Звезды и золотистый знак участника Хасанских боёв, в чёрных танкистских петлицах было по две «шпалы».
– Здравствуйте, товарищ майор, – улыбнулась Аня, сразу узнав сына Клавдии Семёновны, будучи, правда, знакома с ним исключительно по рассказам бабы Клавы.
– Добрый день, – ответно улыбнулся Николай Дмитриевич Колпин. – А вы, если не ошибаюсь, Анна? Мне о вас мама писала.
Аня невольно загляделась – так хорош он был! Правильные черты лица против обыкновения вовсе не придавали ему холодности, но создавали ощущение какой-то славной гармонии, а от улыбки и лучистых глаз исходил добрый свет. Может, он и не был на самом деле так хорош, но таким его увидели её глаза и сердце, которое вдруг ожило, словно в пересохшее русло хлынула река.
Да, для любви её сердце было – очерствелая земля, мёртвое место.
Уж как ни пытался ухаживать за нею историк Борис Юрьевич Владыкин – – всё без толку! Впрочем, второй холостяк в их педагогическом коллективе – Евгений Львович Копытин, пьющий и невыдержанный учитель математики, вряд ли мог составить конкуренцию Владыкину – человеку трезвому, педантичному, высокоморальному, жившему с мамой, между прочим, в двух комнатах в малонаселённой коммунальной квартире.
И вдруг…
Это было внезапно, как ливень.
Колпин тоже не мог оторвать взора от этой молодой женщины на фоне летнего окна, казавшейся золотистой, потому что такими были её волосы, глаза и свет за спиной. И так свободно, открыто плыла улыбка по её лицу!
– Клавдия Семёновна на Рогожский рынок поехала, – сказала Аня.
Колпин кивнул.
– Я сюда чемоданчик поставлю?
– Конечно! Проходите, пожалуйста, располагайтесь, – начала Аня было и осеклась. – Что я говорю? Вы же к себе домой приехали!
– Дом у нашего брата – «нынче здесь – завтра там»! Я так и не представился: Колпин Николай Дмитриевич.
– Ну а я, как вы поняли, Аня.
Колпин поставил чемодан, пожал её протянутую руку.
– Еду к новому месту службы. С Дальнего Востока на Запад, через всю страну. Вот, заглянул на пару деньков.
– Я рада, – ответила она, чувствуя, что это именно так, а не просто долг вежливости. – Скоро Клавдия Семёновна вернётся, обедать будем.
– Отлично! Я с дороги умоюсь?
– Конечно! Одну минуту! – кинулась Аня к шкафу.
Принимая от неё свежее полотенце, Николай заметил:
– В квартире табачным дымом пахнет. Павел Демьяныч начал курить или у нас новый сосед?
– Так это Виктор Сергеевич.
– Поздняков? – удивился Колпин.
– Он самый. Месяц как вернулся. Сняли все обвинения и выпустили. Только никуда на работу не берут. Вот он днями напролёт сидит и курит на кухне, курит и молчит. Мы его не трогаем.
– Да, досталось человеку…
Пока Колпина не было и не пришла ещё Клавдия Семёновна, Аня решила спуститься в усадьбу за Лизой.
Второй день в Москве стояла температура под тридцать. На улице, от асфальта поднималось марево, дышалось с трудом. Жара была безысходная, сковывающая.
«Завтра же отвезу дочь к Снегирёвым! – сказала себе Аня, ступая под сень дубов, где было тенисто, но всё равно знойно. И вдруг ей подумалось: господи, каково ему в форме, в ремнях?!».
– Лиза! Что случилось?! – всплеснула она руками, увидев дочь, светлое платьице которой словно бы кто-то почеркал чёрными штрихами.
