Я никогда не спрашивала об этом у него.
Сегодняшнее утро могло быть таким же, как сотня прежних. Я бы всячески пыталась делать вид, что ничего необычного не происходит. Привычная рутина – мой якорь, который позволяет держать мысли на плаву и не скатиться в бездну. Душ, быстрый одинокий завтрак, работа, дом, актерское мастерство по изображению крепкого сна.
Сегодняшнее утро могло быть таким же. Но не стало.
Собранная, я вышла на кухню и увидела мужа, стоявшего рядом с нашим обеденным столом, рассчитанном на двадцать человек, не меньше.
Я всегда удивлялась – зачем нам такая уродливая громадина? Будто баржа посреди лужи. Мы и втроем–то редко едим, а про большее количество людей я молчу.
Возле мужа за столом сидела дочка и счастливо болтала ногами. Артур стоял над ней и плел косу.
Да–да. Суровый адвокат Громов плетет косички маленькой дочурке. Свет! Камера! Стоп, снято, отправляем в печать и тиражируем немыслимым количеством экземпляров.
К слову, делал он это искусно. Даже у нас с Маргаритой так не получалось.
– Мамочка! – подпрыгнула дочка на стуле.
– Ангелок, не крутись, – мягко скомандовал Артур.
Я подошла к дочери и поцеловала ее в щечку:
– Доброе утро, доченька.
– А папа делает мне красоту! – похвалилась Ангелина.
Я взглянула на работу своего мужа и радостно сказала:
– И вправду красота! – посмотрела на сосредоточенное лицо Артура и выдавила как можно милее: – Доброе утро.
Пересилила себя и улыбку натянула.
– Доброе утро, – быстро ответил Громов, даже не взглянув на меня.
– Вы завтракали? – спросила я.
– Папочка сказал, что сегодня мамочка готовит завтрак, – захихикала Геля. – Мы тебя ждали.
– Я отпустил на сегодня Надежду Васильевну. Придется справляться самим.
Это тоже игра. Артур знает, что я ненавижу готовить.
Однако периодически напоминает, кто в доме хозяин. Я должна помнить, что все делают то, что хочет Громов. В этом доме мне не позволено мечтать. Будет так, как захочет он, иного пути нет.
Нацепив на лицо самую красивую из своих улыбок, я опускаюсь на корточки перед дочерью и спрашиваю:
– Что хочет моя принцесса?
– Омлет! – воскликнула она.
– Я буду глазунью с прожаренным желтком, – говорит Артур, хотя его никто не спрашивал о предпочтениях.
С садистским наслаждением я киваю, открываю холодильник, достаю яйца. Ставлю на плиту две сковородки и начинаю замешивать омлет для себя и дочери.
В другую сковородку вбиваю яйца, делаю огонь тише и накрываю крышкой. А через минуту выключаю.
Расставляю тарелки перед голодным семейством, сажусь на свое место и начинаю следить за каждым движением мужа. Если сейчас взглянуть мне в глаза – там будет плескаться безумие.
Я безумна.
Артур разрезает ножом яйцо и из него выливается желток, вымазывая белоснежную тарелку, он стекает к бортику.
Выражение лица Громова доставляет мне ненормальное, больное удовольствие. Но еще большее удовольствие я получу, глядя на то, как он будет есть это сейчас.
Он непременно это сделает. Артур ни за что не покажет, что я уязвила его какой–то долбанной яичницей.
Мы отлично знаем правила этой игры.
Размазывая огромное желтое пятно, макая в него хлеб, он съедает все до последней капли. Глядя мне в глаза, подхватывает последний кусок, закидывает его в рот и довольно улыбается.
– Вкусный завтрак. Спасибо, – кивает мне и подмигивает.
– Я хочу шоколадку! – подает голос Геля.
Я только сейчас поворачиваю голову и смотрю на дочь, которая съела все, что было у нее в тарелке.
