***
— Ох, коза! — возмущается мама, выслушав мой рассказ, — Ну это надо же иметь такую наглость, чтобы, после стольких лет, к вам в дом заявиться! А малышка эта – несчастный ребёнок. Да где это видано, чтобы родная мать, как кукушка какая-то, собственную кровиночку в чужие семьи подкидывала?!
— Ну она же утверждает, что мой муж для девочки не чужой, — вздыхаю я.
— Да мало ли, что там она утверждает! Даже не вздумай этой гадине верить! Да чтобы наш Игорёша и на две семьи жил, да ещё и ребёнка скрывал? Нет, ну невозможно это! Он же такой заботливый, любящий. В тебе и в Кире вон души не чает. Неродного мальчишку, как собственного принял, пригрел, родительской любовью окружил. Лесь, ну поверь мне, я людей разных на своём веку навидалась, и вот таких как Игорь – их в этом мире единицы. Сколько мне повстречалось – по пальцам пересчитать могу. Сашенька, Пашуля, да вот Игорёк твой – больше и не припомню. Счастье это большое, дочь, когда судьба с таким мужчиной сводит, да узами любви связывает. Не сомневайся в муже, не позволяй никому эту связь разорвать.
— Мам, Глеб тоже когда-то любящим и заботливым казался…
Не знаю, зачем возражаю ей, согласна же с каждым её словом. И для себя решила, что Игорю верю. Но, где-то на задворках разума, извивается холодная змейка страха, проклятое, ядовитое «что если?» Хочется проговорить вслух, поделиться, выплеснуть наболевшее и услышать ответ, разбивающий в пух и прах все сомнения и тревоги.
— Да и папой она Игоря назвала, и документы эти…
— Глеб меня как раз-таки не удивил. Всегда какую-то червоточину, искусственность в нём чувствовала, но отмахивалась, списывала всё на материнскую ревность. До сих пор себя ругаю, что поддалась и повелась на его игру. Дура старая! Но с Игорем всё иначе. Настоящий он, искренний. А девочка – так она же и Пашу уже в папы записать успела. Если мне не веришь, то у него сама спроси.
— Дядь Пашу тоже папой назвала? — с облегчением выдыхаю я.
— Ага, назвала. В первый же вечер, как мы к вам приехали, прямо с порога. Представляешь? Видела бы ты его лицо. И что мне теперь, Пашу своего в двоеженстве подозревать? — мама улыбается ласково, гладит меня по плечу, — Ох, лисёнок, ребёнок-то там заброшенный совсем. Худенькая, забитая какая-то… К посторонним людям, как к родным тянется. Все у неё мамки, да папки. Сразу видно, что её мамаша не особо себя заботой о малышке утруждала. Даже не вздумай на всю эту ерунду с «папой» вестись! Этой змее Инге только того и надо. Не знаю уж, чего она добивается. Возможно мстит просто. Такого мужчину из-за своего же распутства потеряла, не уберегла счастье, а теперь крайних ищет. Вашу жизнь разрушить хочет.
— А документы?
— Ну а что «документы»? Что ей, гулёне, было в свидетельстве писать? Воспользовалась лазейкой с фамилией. А отчество… Ну вот так. Не все одиночки своего отца в эту графу вписывают. Если в частном роддоме рожала, то там особо и не разбирались наверное, а может взятку кому дала. Мир несовершенен, Леся. Чем такие как она и пользуются. Ну а второй документ. Долго ли его подделать? Там вон даже не оригинал, а ксерокопия какая-то, — мама внимательно смотрит мне в глаза, поправляет выбившуюся порядку волос и продолжает мягко, — Ну давай, если тебя это так уж волнует, попробуем в эту лабораторию съездить как выпишешься. Подробностей нам никто не даст, конечно – информация-то конфиденциальная, вряд ли её на право и на лево раздают. Но, может быть, скажут, хотя бы, их это бланк или филькина грамота.
