Чем больше моя жена вырывалась, тем желаннее становилась. Пусть беситься. Она всё равно никуда от меня не денется. Чем сильнее Александра сопротивлялась, чем сильнее сжимала зубы, тем неистовей становилось моё желание. Я всё-таки смог протиснуться языком в её рот и зажав волосы в кулак на затылке, прижал к себе с силой.
— Ты моя, слышишь, только моя. И так будет, пока смерть не разлучит нас, — прошипел я, отрываясь от жены и отстраняясь.
Вытерев краем простыни рот, Александра прошептала:
— Ты омерзителен! Ненавижу тебя!
Тут дверь распахнулась и в комнату вошла женщина в белом халате, с кудрявыми волосами и в очках.
— А вот и счастливый отец пожаловал, как я понимаю! — сказала она и широко улыбнулась. — Очень хорошо что вы здесь. Вашей жене нужно будет несколько дней побыть у нас в больнице. Кровотечение мы остановили, но должны ещё некоторое время понаблюдать за состоянием ребёнка.
На пару секунд я потерял способность соображать и переводил взгляд с врача на Алексу и обратно.
— У нас…будет...ребёнок? — спросил я, глядя на жену.
Саша молчала, но я увидел, как по её щекам текли слёзы.
13. Глава 14
Александра.
Я издаю только утробный звук, не могу себя контролировать, рот открыт от ужаса, и я не сразу могу его закрыть. Утыкаюсь лбом в колени, всхлипываю. Стискиваю холодными, мокрыми ладонями простыню. С трудом, с огромным трудом беру себя в руки.
И вскрикиваю, злясь в первую очередь на доктора. Как она могла? Я не собственность мужчины, чтобы вот так без моего разрешения сообщать ему о том, как Я себя чувствую, с творится с МОИМ телом.
Он, конечно, отец… Но это не одно и то же. У него детей может больше сотни по всему СНГ, заделать-то не сложно…
Удивляюсь только, как там чего на меня, бедолажку, хватило.
— Он не мой муж, слышите?! Кто его впустил сюда? Как вы посмели!
— Тише… Тише… — кидается ко мне Елизавета Авраамовна, оттесняя Марата. Я не смотрю в его сторону, хотя если бы мой взгляд прожигал — смотрела бы.
Как он только посмел меня касаться…
— У тебя души нет… — нападет истерика. — Ты больше никогда не будешь меня касаться… Больше никогда…
Муж, скоро бывший муж, что-то говорит, но моя психика будто глушит его голос, чтобы окончательно не сойти с ума. Моя психика и звучный, властный голос доктора.
— Ну, всё, что ты так, с ума сошла, хочешь убить своего малыша? Есть в тебе хоть капля женского? Мудрого чего-то, а? Успокойся… Дыши… Окаянная какая, посмотрите на неё. Дыши, говорю. Глубоко. Вот так.
— Правда что ли не муж? Жениться надо бы! — оборачивается на мгновение на Марата, будто и не замечая ничего. Будто всё, что со мной происходит — не имеет значения. Есть мужик, есть ребёнок, остальное — неважно. Я должна быть мудрой, я должна молчать, я должна улыбаться, я должна строить из себя Аллочку.
Сердце колет, зажмуриваюсь от боли, но больно даже от этого действия.
— Я муж, могу предоставить все документы, — я разлепляю веки, он указывает на свой смартфон, — не слушайте её, у неё истерика… Это мой ребёнок. И она — моя. Вы можете что-то сделать? Она же… Она должна успокоиться!
Ну, вот, я же говорила.
А сколько в этом «должна» уверенности, что даже сейчас всё будет так, как он захочет.
Пусть Марат и выглядит каким-то убитым, посеревшим, помятым. Пусть глаза бегают, словно у него прямо сейчас полыхает дом… он всё равно пытается доминировать, довлеть, давить. Надо мной, над доктором.
