И последней это будто бы нравится.
— Вы лучше выйдете, раз у вас недомолвки… — с какой-то странной нежностью просит она его.
Марат колеблется, Елизавета Авраамовна повышает голос:
— Вон!
Наконец-то он уходит, и мне уже сразу же становится будто бы легче… Боже… Зачем же она так? С тех пор, как узнала о беременности, больше всего на свете я боялась, что он узнает о ребёнке. И это случилось. Сразу же.
— Милочка, дыши глубже, что же это за истерика?
Она быстро-быстро набирает что-то в телефоне, затем убирает его в карман и заставляет меня ровно лечь на постеле. Я бы лучше убежала как можно дальше. Но мысль о ребёнке, страх потерять его, не даёт сопротивляться.
Нужно включить разум, Саша. Ничего не случится прямо сейчас. Доктор говорила о сохранении, я буду здесь. Она пусть думает что хочет, но должна понимать, что вид Марата не настраивает меня на нужный лад. Здесь не брачное агентство, а больница, его не должны пускать. Его изначально не должны были пускать… Но уже поздно думать об этом, досадовать и злиться. Я и вправду должна успокоиться. Ребёнок ни в чём не виноват.
Он уже есть.
И плевать, кто его отец. Плевать на Марата, его не должно здесь и сейчас для меня существовать.
Я стану чувствовать себя лучше, и тогда что-нибудь придумаю. Марат не получит меня. Никогда-никогда-никогда. Больше не прикоснётся. Не хочу слышать его голос, не хочу чувствовать его руки на своём теле.
Любовь умерла резко, оборвавшись в один момент.
И даже не тогда, когда застала его на другой.
Нет… чуть позже. В лифте с Ильдаром. Когда узнала об обмане, длинною в годы.
Пусть я всё ещё не дышу к нему ровно, пусть по моим венам течёт лютая ненависть, я должна взять себя в руки.
— Вы не должны… — выдыхаю. — Не должны никого пускать ко мне! Без моего разрешения не имеете права!
— Ну, дорогуша, обычно все радуются посететям. А хорошие эмоции — это то, что тебе необходимо. Послушай меня. Мне виднее. Ясно?
Я выдыхаю.
— Никого не пускайте. Иначе в суд на вас подам…
— Хорошо-хорошо, а кто тебе будет приносить сюда всё необходимое? У нас хорошая больница, но честно тебе скажу, нужно что-то дополнительно кушать — фрукты, немного сладостей тебе тоже не помешает, дофамин, знаешь, на дороге не валяется…
В белых халатах в комнату входят два санитара. Я вздрагиваю, будто это может быть мой бывший муж. Но нет.
Они пришли с чемоданчиком и капельницей.
— Что это?
— Просто витамины и лёгкое успокоительное. У тебя пульс ещё зашкаливает, волнуешься — нагружаешь сердце. Надо прокапаться.
Только когда в меня начинает вливаться раствор и после двух уколов, один в вену, она садится рядом, гладит меня по голове и произносит:
— Дура ты, Александра…
Санитары уже ушли, а я уже слишком устала, чтобы удивляться.
Мне в полубреду даже кажется, что это моя мать говорит.
— Я от мужа ушла. Знаешь, как жалею. С двумя детьми… По тем временам это был нонсенс. А я гордая была, строптивая. А мальчики мои до сих пор меня за это ненавидят… Это потому что детям нужен отец. Даже больше, чем мать. Особенно мальчикам. И родной отец. Поверь, чужак никогда не будет хорошо относиться к детям от другого. Будет издеваться… Я не знаю, что он сделал, но он чуть не умер — так распереживался. Видно, что любит тебя. А если тебя любит, то и ребёнка будет любить. А тебя это уже не касается. Ты должна простить мужа и жить дальше в браке ради ребёнка. Это твой долг. Что так смотришь, девочка? Я же добра тебе желаю… Это ты в работе или ещё где сколько угодно можешь ошибаться, с детём так нельзя — внемли лучше чужому опыту. Потом сама себя не простишь!
