Начинаю собирать осколки. Сметаю щеткой остатки и выкидываю в мусорное ведро. Еще бы пылесосом пройтись, но не хочу Ксеньку будить.
– Собирай вещи. Ульяна, – вновь заговаривает Макс. – Я не шучу. Мне все равно, что ты скажешь на работе. Но утром мы уезжаем.
Это «мы» режет по нервам. Потому что «мы» ходили в рестораны, ездили отдыхать. А потом стали я и он. Отдельно.
– Собирайся. Мне надо кое-что решить.
И в душе вспыхивает маленький огонек надежды. Сейчас Макс уйдет. Но он делает пару шагов, садится на стул. Гасит этот крохотный огонек одной фразой:
– Отсюда мы выйдем вместе, – и окончательно добивает: – Удрать даже не думай. Я не один.
Поджимаю губы.
– У меня нет спальных мест, – проговариваю нервно. А он лишь ухмыляется.
К черту его! Наливаю себе чаю и ухожу в комнату. Нужно добить отчет. И какая-то мрачная радость в груди вспыхивает от того, что мне удалось ускользнуть от Борова. Раскатал губу, что я в порыве благодарности бухнусь перед ним на колени. Обломится!
Пожалуй, это единственный положительный момент. Больше радоваться нечему. Макс, конечно же, подстраховался.
Пытаюсь сосредоточиться на работе и не могу. Опять в квартире вдвоем. И это меня не радует. Даже чаю ему не предложу. Его удобства – его проблемы. Разбираю почту и заявки так, будто все нормально. Завтра ведь с утра проверят!
А завтра утром меня увезут. Ни малейшего шанса, что Макс уедет сам. Еще бы понять, зачем он приехал. За своим. Его здесь только дочь. Но он не проявил к Ксеньке ни капли интереса. Даже не взглянул на нее.
Лечь бы и поспать. Но пока не могу себе этого позволить.
– Ма! – зовет Ксенька.
– Что, золотце? – подхожу к кроватке.
Выглядит Ксеня лучше. Температура спала и дочурка улыбается и хитро щурится. Все ясно, нужно в туалет. И как-то накормить. А на кухне Макс. Что сказать дочке? Мужчин в квартире, за исключением каких-то специалистов, никогда не было.
– Идем, – беру дочку на руки и выходим из комнаты.
– Пливет, – замечает Макса, который сидит на стуле и ковыряется в телефоне. – Ты кто?
Макс на мгновение теряется. Смотрит внимательно. Даже не улыбается.
– Знакомый, – произносит холодно.
– А че ты делаись? – продолжает любопытствовать Ксеня. – Иглаись в тиефоне?
– Нет. Работаю.
Такими интонациями Макс давал понять, что он занят и отвлекать его не стоит. Но Ксеньке четыре и эти тонкости она не понимает.
– Много смотлеть в тиефон вледно для глазиков, – выдает наставительно. – Мама так говолит.
Макс все так же изображает каменного истукана. Уношу дочку в туалет. Потом идем в ванную. Наконец, Ксенька топает на кухню. Подходит к Максу и хлопает его ладошкой по колену.
– Тебя как зовут? Я Ксеня. Мне четыле узе.
– Макс, – отвечает и смотрит на маленькую ладошку так, будто это лапа чудовища.
Брезгливо. А мне хочется взять сковороду и хорошенечко его треснуть! Это же ребенок! Твоя дочь! А ты на нее смотришь, как на грязь под твоими начищенными туфлями.
– Идем, – беру Ксеньку за руку. Все во мне кипит. – Садись на свой стульчик. Сейчас бульончик погрею.
– Кафету, – требует Ксенька.
– Нет. Бульон, – егоза недовольно кривится. Бросаю быстрый взгляд на Макса. Вскидывает брови. Отворачиваюсь. Не будет он есть в моем доме!
Ксеньке новый человек интересен и она начинает болтать. Задает вопросы, тут же сама на них отвечает. Грею бульон и кормлю дочку. Игнорирую Макса. Мне так плохо, что едва держусь. Но Ксенька теперь часа три будет бодрствовать.
