Да и изгнание из рода не укрепляет родственные узы ни в какой мере.
Стало обидно вдвойне, нет, даже втройне! И за папу, и за себя, и за бедняжку маму, которой снобистское общество не дало даже шанса. А она старалась, очень, быть достойной своего супруга. И учителя приходили не только ко мне. Несмотря на изнуряющую тяжелую болезнь эта женщина с упрямством достойным поклонения оттачивала манеры и учила этикет.
Папе это было не нужно, он любил ее и такой, но это был еще один стимул для мамы не впадать в уныние и мы терпели эти спартанские изнурительные упражнения, поддерживая энтузиазм Виктории. Как результат болезненная женщина из семьи торговцев могла дать фору любому аристократу, особенно тем хамам, что оболгали меня в кафе.
Не буду скрывать, ночь я провела в слезах. Мне было обидно и за родителей, и за себя. То как общество отнеслось к этим добрейшим людям было ужасно, несправедливо и отвратительно. Себя тоже было жаль. Меня унизили даже не поинтересовавшись что же я за человек. Нет, наивностью я не страдала прекрасно разбираясь в цинизме общества, но от этого легче не становилось. Как и не возникло христианское желание проявить милосердие к их слабостям и простить.
Так вот, когда рассвет заглянул в мое окно, я уже была готова. Сидя на кровати полностью одетая и расчесывая косы с легкой улыбкой на устах я четко представляла кем хочу стать в этой жизни.
Я буду самой главной, самой желанной звездой этого сборища чешуйчатых снобов. Они будут лежать у моих ног и ловить каждый мой взгляд, каждый мимолетный каприз. Я буду блистать и отомщу за все унижение, что эти лицемерные гордецы нанесли нашей семье.
Месть, это блюдо которое подают холодным. Но дело не только и не столько в ней. Я прекрасно помнила, как блистала и поражала в образе Марии Мещерской и мне хотелось это повторить. "Необычайно красива," - писали обо мне современники - "дивно сложена, довольно высокого роста, её черные глаза, глубокие и страстные, придавали её изящному лицу из ряда вон выходящую прелесть. Звук голоса её был методичен, и на всем существе её была наложена печать какого-то загадочно-сдержанного грустного чувства, очень обворожительного."
Эту хвалебную оду я вычитала в одной из энциклопедий изучая исторический фон при Александре Третьем в моей последней жизни учительницы литературы. Сейчас я понимаю причины пробудившие у меня такой интерес к императору Александру, но тогда столь скрупулёзное изучение его биографии и биографии его пасии выглядело очень странным хобби чудаковатой одинокой женщины.
Но что касается дел сегодняшних к составлению плана покорения драконьего высшего общества стоило подойти со всей тщательностью. Вернувшись из поездки в столицу мы с отцом не сговариваясь утаили от Виктории неприятные подробности и лишь нахваливали время проведенное там. И тем ни менее мать заметила, что я стала намного тише и задумчивей, чем была прежде.
- Что случилось, солнышко? - спросила мама одним из вечеров, который мы проводили вместе. Дистера с нами не было, папу вызвали по очень срочному делу во дворец и Виктория воспользовалась случаем расспросить странно притихшую дочь - Что тебя расстраивает?
Я лишь вздохнула и помотала головой. Иногда быть единственным и очень любимым ребенком чрезвычайно трудно. Тебя знают как облупленную и тонко чувствуют твое настроение.
- Все в порядке, мама. Просто мне очень понравилась столица и заставила задуматься кем я хочу быть - прикрывшись полуправдой уверенно соврала я.
