— Эй, Майя! Ты чего? — он усадил ее на кожаное кресло и присел на корточки у острых коленей. — Не нужно, не плачь. Все образуется, — шептал, стирая горячие капли слез, которые, срываясь с пышных ресниц, падали на щеки и руки, сложенные на коленях. Поднялся, чтобы набрать воды. — Выпей это.
Майя послушно приняла стакан, дрожащими ледяными ладоням обхватила прозрачное стекло и сделала глоток. Мерзкое чувство предательства уже успело проникнуть в кровь, заполнить органы и мысли. Стучало в висках вместе с сотнями доз адреналина и отравляло.
— Нам нужно поговорить.
— Да, нужно. Я побуду рядом, пока он не вернется. А потом поговорите.
Майя закачала головой.
— Нет, Дим. Я не стану сидеть здесь и ждать пока он… они там… — она сглотнула вновь подступившие слезы. Качнула головой и, выдохнув, подняла ее. — Отвези меня туда.
— Это плохая идея…
Тонкая ладошка накрыла широкую мужскую руку, полный отчаяния взгляд ворвался в самое сердце и раскрошил внутренности.
— Ты мой друг. Я не справлюсь одна… — очередная слеза капнула на щеку. Дима проследил за ней взглядом и, когда та сорвалась с острого подбородка, вернулся к глазам.
— Я отвезу.
*
Гостиница «Пекин» находилась в самом сердце города. Рядом высотки бизнес-центров, набережная и парк. Они с Петей часто гуляли по длинным запутанным дорожкам и ели мороженное. Шарик фисташкового: любимое Петино был большим. У Майи два маленьких, но обязательно с разными вкусами. Она обожала экспериментировать и соединять, казалось, несочетаемые вещи. А еще ей нравилось, когда Петя, не выдержав, тянулся пластиковой ложечкой в ее стакан. Повторял неизменное: «Обещаю, это в последний раз» и прищуривался от удовольствия, когда мороженное оказывалось во рту.
На этот раз мороженного не будет. И прогулки по парку. И их любимой набережной.
В машине царила напряженная гнетущая тишина. И только глухой утробный звук, когда машина набирала скорость, и тихое женское дыхание время от времени раздавались в салоне. Дима был напряжен. Руки, сложенные на руле, изрезаны паутиной выступивших вен и сосудов, взгляд сосредоточен, между бровей глубокая складка.
— Ты знал? — Майя повернула голову и посмотрела на друга. Дима нахмурился. По игре желвак на серьезном лице было понятно, что отвечать он не хочет.
— О чем?
— О том, что Петя мне изменяет, — слова сорвались с женских губ шепотом. Майя сглотнула и быстро вытерла мокрые щеки.
— Он любит тебя больше жизни, — о линию мужских скул можно было порезаться. Майя усмехнулась и прикусила щеку с внутренней стороны, чтоб не завыть.
— Ты не ответил на вопрос, Дим, — отвернулась и прижалась виском к холодному стеклу. Через мгновение услышала сбоку приглушенный удар ладонью о руль.
Поток машин остановился на светофоре. Проскочить на следующий также не удалось. Начинали формироваться вечерние пробки. Тишина давила, напряжение угнетало, закручивая мысли и разгоняя непослушное сердце.
Майя раскрыла сумочку и достала конверт. Оттуда фото.
— Зачем, Майя? Не делай себе больнее, — Дима обернулся на звук, нахмурился.
— Больнее этого ничего не может быть.
Она высыпала фото на колени и подняла одну из них. Петя был красивым. В молодости Машка таких называла «смазливыми», но Мстиславский не попадал под это описание. Острый взгляд, волевой подбородок и выточенные скулы с ухоженной двухдневной щетиной были чертами не мальчика, а взрослого мужчины. Пусть и безумно красивого. Майя любила и черные, как смола волосы, и широкие плечи, которые теперь обнимали чужие руки.
