Голос срывается и камень в горле давит на голосовые связки, что даже перекрывает кислород. Глаза режет от сухости и заполняющих их капелек соленых, обжигающих слез, а он стоит с поникшим видом и опустошенными глазами смотрит на меня. Смотрит как рушится его Кира.
Как на колени падает подкошенная унижением, по-прежнему верная жена и мать его детей.
- Ты привел ее в место, которое мы называли нашим. Нашим, Тимур… Как ты мог так поступить со мной? Как ты мог… Это была наша постель, наш вид из окна, наш мир.
- Кира… - на его щеках блестят слезы, которые катятся к кисти, обхватившей челюсть.
- Посмотри, что ты сделал? Ты же… Ты же все разрушил. Ты втоптал в грязь годы нашей жизни. Нашу любовь и любовь детей, их веру в семью. Ты все это сломал, уничтожил. Как ты мог так поступить с нами всеми? Ты ходил с ней в наш ресторан, в наш отель, номер, который мы снимали все эти годы с момента открытия гостиницы, чтобы сбежать от суеты и побыть наедине. Боже, ты все это перечеркнул. Ты меня унизил так, что я смотрю на себя в зеркало и вижу клеймо на лбу. Ты совершенно не думал обо мне, ты ни секунды обо мне не думал в объятиях чужой женщины, пока я сидела и ждала тебя на ужины. Ты променял нас на нее. Осознанно. Ты потерял меня Тим… - дрожащими губами говорю ему. - Ты меня потерял навсегда.
Размашисто стираю проклятую влагу, от которой щиплет кожу вокруг глаз. Стараюсь восстановить дыхание.
- Я тебя не прощу… Я никогда не забуду того, что ты сделал. То, как ты лгал, как был с ней там в кровати на белых простынях… Ты настолько противен мне, что я готова содрать с себя кожу от мысли, сколько раз ты приходил домой после нее и трогал меня этими руками, губами…
- Нет… нет… Кира, - подходит ближе и взяв за плечи начинает нести какой-то бред мне непонятный. – Клянусь все не так… точнее… Да, я это сделал, но не совсем… я…
- Отпусти меня, - отталкиваю и сама отхожу в сторону. – Даже близко ко мне не подходи. Меня тошнит от тебя… - выплевываю ему в глаза всю мерзость, испытываемую мной. - Я видела то, что видела и не смей говорить, что «все было не так». Может дурой я и была эти три недели, или сколько ты там кадрил эту Мирославу, но с той пятницы моя вера в твои слова и тебя самого равна нулю.
- Милая прошу выслушай меня. Я виноват, я знаю. Не снимаю вину и не ищу оправданий. Просто выслушай…
Но я не хочу слушать сейчас. Я хочу быть услышанной им!
- Ты бессердечный циник. Записал ее как мужчину. Врал с самого начала. Как она вообще посмела звонить тебе домой? Как ты это допустил? «Малыш», «Тимур». ты правда поверил, что она позвонила и молчала? Связь оборвалась? А если бы она позвонила на городской и стонала твои позывные в трубку? Твой сын видел, что я не ночую в нашей комнате и решил, что мама с папой разводятся. Твоя дочь нашла помаду этой девки в твоей машине. Твоя рубашка была перепачкана алым цветом ваших забав ночных. Она носила все это в себе и не знала, как поступить, видя меня с красными глазами. Она плакала и просила прощения у меня боясь, что я ее оставлю. Она не верит, что ее отец мог так поступить со мной. Если за свои слезы я тебя не простила бы, то за ее сердце, которое ты разбил я тебя вдвойне презираю.
- Твою мать… - внезапно кричит и хватает себя за волосы сев в кресло. – Прости, умоляю тебя, прости-и-и…
- Прощу… - произношу изломанным голосом. Тимур поднимает голову и смотрит с надеждой ожидая следующих моих слов. – Когда-нибудь, я это сделаю. Ведь ставить эту боль на пьедестал не вижу смысла. Но произойдет это в тот момент, когда я пойму окончательно, что готова идти вперед и не оглядываться больше назад, ища там тебя. Но запомни, я никогда не вернусь к тебе.
