— Что у вас с Жанной произошло? Она рыдает навзрыд! Она сказала, что ты ее выгнала, Уля. И ударила.
У меня челюсть ползет вниз от услышанного.
— Ба…
— Я видела ее синяк.
— Какой синяк.
— На лице… Уля, вы же сестры. Так нельзя.
— Ба, она врет. Не била я ее…
Молчание, и я понимаю, что мне не верят. Жанна - хорошая актриса. Теперь я думаю, что никакого злого байкера и не было.
— Уля, и знаешь, попрекать деньгами родную сестру…
— Ба! Да врет она! — повышаю я голос. — Да она… — я замолкаю на полуслове.
Нет смысла сейчас оправдываться тем, что я застукала ее и Макара на кухне. Сейчас Жанна прикидывается жертвой, и, учитывая, как она меня обманула своими слезами, то и наша бабушка тоже ей поверит. И действительно ли она могла поставить себе синяк, чтобы меня демонизировать? Могла.
— Уля, так нельзя, — с тихим осуждением шепчет бабуля. — Ей сейчас тяжело. Да, она не всегда права, но ты должна быть мудрее. У тебя есть семья, муж и сын, а у нее никого.
Вот она и решила меня всего и лишить. Мужа, сына и бабули. Думается мне, она прекрасно поняла, что Макар не станет со мной вальсировать при разводе и не отпустит с Темой, если я решу уйти, и не просто так она облила меня помоями при уходе. Хлестнула по гордости в стремлении спровоцировать на побег в диких и неконтролируемых эмоциях. Вот гнида. Сама пугаюсь своей злобе и медленно выдыхаю.
— Уля…
— Что?
— Она же к тебе за помощью пришла, — причитает бабуля, и закрываю глаза. — Я же всегда вас учила, что нужно обиды прощать. Да, она, может быть, обижала тебя в детстве, но она же ребенком была. И ей было сложнее… Она же была старше и… — всхлипывает, — и для нее уход мамы был большим ударом… Теперь и ты отказываешься от нее, а ей очень нужна семья. Я уже старенькая, Уля, понимаешь…
— Если я и поставила ей синяк, то было за что, — едва слышно отзываюсь я. — Ты у нее лучше спроси, почему я так поступила.
— Она сказала, что ты в последнее время сама не своя. Скандалишь, на мужа набрасываешься…
— Вот как, — невесело хмыкаю я.
— И к Темочке отказываешься подходить…
Я не могу сдержать короткий смешок. Видимо, в жалобах Жанны я скинула на нее сына, дом и бегаю тут в послеродовой депрессии неадекватная и дикая истеричка.
— Уля, и кидаться подобными обвинениями…
— Какими? — сажусь за стол и подпираю лоб кулаком.
— Даже говорить о таком грешно.
— Ну ты намекни.
— Ты ведь сама знаешь.
— Нет.
— То, что она виды имеет на Макара. Тебе не стыдно?
Я рот открываю. Вот и мне прилетело “тебе не стыдно?”, и я не знаю, как реагировать. Плакать или смеяться? И вот сейчас я реально готова орать в трубку, но вместо этого едва слышно говорю:
— Вот это да…
— И тебе не против своей сестры надо идти. Это Макар ее…
— Договаривай.
— Ловил по углам, — бабуля повышает голос. — Она же тебе пыталась сказать. Он ей угрожал, запугивал.
Какова вероятность, что у бабушки проявились первые признаки старческого маразма? Я могу только так объяснить то, что она верит Жанне.
— Она сейчас рыдает в ванной, Уля. Ей страшно. Она его боится, потому что он обещал…
— Да кому она нужна? — внезапно огрызаюсь я. — Сама тут бегала задницей и сиськами светила!
— Прекрати!
Я скидываю звонок и флегматично смотрю на осколки и лужицы чая на полу. За окном солнце, птички заливаются трелями, а ноги мерзнут. Что я сделала Жанне, что она сейчас уничтожает мою жизнь и давит меня, как таракана? Зависть? Чему завидовать? Неверному мужу, который не любит и использует меня? Разве ее бы устроил такой вариант или же за деньги она была бы готова все это терпеть.
