- Решила и меня из дома выгнать?
- Ой, все.
Я махнула на старшего рукой и поплелась в детскую за сумкой. Спорить, выяснять, что-то доказывать не имело смысла. Сейчас главное собрать Тому, а разговор с Никитой подождет. Если дочка спала и видела, как покинуть семейное гнездо, сын в ее возрасте поклялся никогда не отпускать мамочку. И уже тогда это звучало пугающе.
Савранский явился домой, когда вещи были сложены, дети накормлены, а я сидела на кухне и медитировала перед бокалом красного, которое мне теперь нельзя. В КБЖУ не вписалось.
Дочь услышала поворот ключа в замке и кинулась в коридор, чтобы первой встретить Кешу.
- Папа, папочка, мама сказала, что я могу выбирать, с кем буду жить, и я выбрала тебя, правда здорово?
Тома повисла на шее любимого отца. И снова неприятное саднящее чувство, меня так не обнимали даже в мой день рождения. И когда мы были семьей, когда не изменяли друг другу, это не воспринималось так остро. Сейчас же я чувствовала, что меня предали.
Савранский погладил Тамару по волосам, но смотрел при этом не на нее. Он бросил испепеляющий взгляд поверх кудрявой макушки прямо на меня. Зло смотрел. Отчаянно. В лице и жестах ни капли человечности, ничего от того милого мальчика, с которым начался мой роман на даче нашего одногруппника.
Там был невинный ребенок, добряк и мечтатель.
А сейчас передо мной стоял лживый, жестокий, беспринципный эгоист. И по совместительству мой муж.
- Том, иди в комнату, нам с мамой поговорить нужно.
14. Глава 14
Он отпустил на пол дочь, и когда та скрылась в гостиной, двинулся ко мне. Шел медленно, как лев, который знает, что добыча уже у него в капкане – газели просто некуда бежать.
Я судорожно схватилась за ножку бокала, как единственное оружие против обезумевшего хищника. Если придется, буду отбиваться, закидывая мужа Викиными эклерами, но позиций своих не сдам.
В комнате вдруг стало жарко и тесно. Стены навалились со всех сторон, сжимая меня в крохотной коробке. Кофта сдавила шею, отчего мне сразу поплохело: голова кружилась, к горлу подступала тошнота.
Муж видел мое состояние и, кажется, наслаждался. Он как маньяк, растягивал момент нашей встречи, молчал, давая мне возможность еще больше проникнуться этой неизвестностью.
- Хочешь задвинуть мне очередную речь о том, что Савранские не разводятся, - я вскочила со своего места и отступила назад. За спиной окно, забор и соседи, у которых если что можно попросить политическое убежище.
Кеша проследил за ходом моих мыслей. Посмотрел на улицу и удовлетворенно хмыкнул:
- Гришаевы уехали в отпуск, так что они тебя не спасут. И да, Савранские не разводятся.
- Зато становятся вдовами, - я подавила нервный смешок.
- Перережешь мне горло хрустальным бокалом?
- Отравлю борщ, который ты так сильно любишь.
Кеша запрокинул голову к потолку и громко рассмеялся. По-настоящему, как раньше, когда между нами не было обмана, предательства, и его любовницы. Смех из веселого перешел в истерический, но Савранский не останавливался.
В комнате, где сидели дети, повисла недолгая тишина, голос Тамары замер на полуслове, а потом я услышала брынчание гитары. Никита заиграл какую-то армейскую песню, так громко, что даже здесь на кухне, мы перестали слышать друг друга. Он пел, перекрикивая нашу ссору, и тем самым опять не давал сестре повзрослеть до срока. Потому что Никита хороший брат. И потому что в свое время никто из нас не спас его детство.
