— Пока не родила, а когда рожу — не скажу, — хотелось орать в телефон, какой мой благоневерный подлая скотина, но я стоически стискивала зубы. Не иначе как успокоительное действовало.
— Что? — надломился голос Миши.
— Что? — непонимающе переспросила я, цедя с присвистом чай.
— Повтори, что ты сказала…
— А что я сказала? — продолжала тупить я.
— Ты беременна? — и было в вопросе столько раздражения, непонимания…
— Я не хочу отвечать на такие вопросы левому мужику…
— Я твой муж!
— Бывший, — дотошно уточнила я. — Чего тебе надо?
В трубке пропыхтели, не иначе как тоже хотели орать, но повода не представилось.
— Ты что творишь? — похолодел голосом Михаил. — Почему твои откровенные фотки висят в сети?
В фото не было ничего откровенного и непотребного. Обычная съёмка в нижнем белье, сорочках, в ванне с обнажённой спиной. Как по мне, невероятно целомудренно.
— А тебе твоя любовница не даёт, что ты полез шариться по соцсетям? — раскрыла карты я.
— Не твоё дело… — начал было супруг, но я перебила:
— Моё. Знаешь ли, сшибать люстры рогами неприятно…
— Удали фото, — рыкнула трубка. — Не хватало ещё, чтобы весь завод ходил и судачил про жену заместителя.
— Бывшую жену… — внесла коррективы я. И опять вернулась к его интрижке. — Слушай, а как тебе ребёнка удалось сделать с твоим одним разом в три дня? Резинка порвалась?
— Тебя этот один раз устраивал! — завёлся муженёк.
— Я просто не знала, что Вася может трижды за ночь…
— Дрянь! — рявкнул Рубенской и положил трубку. Конечно, некрасиво так проставлять Спиридонова, но ведь в древности казнили гонца, принёсшего дурную весть, а теперь пусть только немного пострадает.
К вечеру мою страницу в соцсети заблокировали. К утру мне удалось её реанимировать. Ближе к полудню у меня увели машину. Я только и успела понять, что её открыли дубль-ключом, как она пронеслась мимо подъезда, а мне из салона, нахально показав один интернациональный жест, отсалютовал Миша. Ну всё…
Через пару дней Лидочка слила информацию, что её муж с моим бывшим свалили в Москву в командировку. Я вооружилась службой перевозки и выгребла всю квартиру. Даже простыней не оставила. А что оставила, так — не моё… Хотела утащить матрас ортопедический, но уже не влезло в третью по счёту машину. Плюнула.
— Какого чёрта? — проорала трубка голосом Рубенского через день.
— Двурогого, — меланхолично отозвалась я, раскладывая чашки и тарелки по полкам. Признаться, погорячилась. Не стоило все вещи вывозить, моя квартира просто не может их расположить. Но и оставлять ему свои сатиновые простыни, сшитые на заказ, я не могла. Хотя если он на них делал детей не со мной…
— При чём тут двурогий? — устало уточнил телефон.
— При всём, он солидарен со мной. Как-никак, мы с ним одного вида, у обоих между ушей рога.
— Ты не успокоишься?
— Я не заводилась… — чашка выскользнула и с грохотом покатилась по ламинату.
— Чего ты хочешь? — спросил Миша, тяжко вздыхая.
— Глобально? Чтобы у тебя отсох язык, руки и детородный орган. А вообще… — я прикинула, что можно выжать из развода… — Машину, дом и однушку, одну из двух. Ну и мою квартиру, которую мне родители подарили.
Михаил обидно заржал, а я сцепила зубы.
— Не оборзела? — наконец успокоившись, спросил он.
— Считай это компенсацией за твои похождения.
— Ты ничего не получишь…
— Ты даже не извинишься? — не нужны мне были его извинения, интересно стало.
