– Эти предатели думают, что победили? – проговорила я вслух, икая, чуть сжала в руке договор, а затем, вытащив из стаканчика с канцелярией ручку, с мстительным удовольствием поставила свою подпись. – Так пусть теперь радуются, морды бессовестные. Аплодирую стоя.
Со злобной решительностью выдрала из шкафа чемодан, покидала всё попавшееся под руку, позаимствовала пару пачек купюр из сейфа своего, уже, бывшего засранца мужа в качестве моральной компенсации. Телефон поменяю чуть позже, он мне пока ещё нужен. Вряд ли этот урод станет меня прям сегодня или завтра искать, у него с его пупсиком другие планы. Гаденыш.
Со стойким чувством облегчения покинула дом, в котором прожила столько лет. А сейчас время оборвать все прошлый связи и начать всё с чистого листа.
Глава 4
Предательство по-прежнему остро ощущалось, собственно, как и для любого другого человека, что не ожидал с этим столкнуться, и ему не повезло попасться в лапы неверности.
За окном поезда мелькала густая лесополоса, возвращая меня туда, откуда я уехала много лет назад: в родной город. Честно говоря, мне было несколько стыдно вот так возвращаться восвояси, будто неся тем самым незримое, выжженное на лбу клеймо: я не справилась. Не смогла.
Черт, просто как какая-то побитая собака. Кроме как вернуться к родителям, иных выборов особо и нет, подруги уже давно не подруги, и все контакты оборваны, разве что остановиться в гостинице, оставив это на крайний случай. Покосилась на свой черный чемодан, ещё один толстый немой посыл, только иного характера: «Мы ушли от изменника и всё сделали правильно». Я согласна. Лучше гордо, пусть и с болью, уйти, чем позволить превратить себя в живую помойку. Ещё не понять, чем его молодая любовница может болеть, мне этого счастья вовсе не надо.
Кстати, не забыть бы при первой возможности обновить телефон и сим-карту.
«У тебя всё получится, Даша. Всё образуется, вот увидишь, а сейчас ложись спать. Проснешься – и Томск».
Вопреки аутотренингу всю ночь я не могла сомкнуть глаз, думала, как объяснить всё родителям, когда они откроют дверь и увидят меня. Свою взрослую дочь, которая должна была жить хорошо и припеваючи со своим богатеем-мужем и строительным бизнесом, катаясь в масле сырком. А на деле… Нецензурщина на деле и самое такое, я ведь такая далеко не одна.
И насчет сына всё более чем непонятно. Мир попросту в одночасье перестал со мной разговаривать, глядел волком, презрительно морщился и кривил рот, а потом и вовсе перестал домой приходить, а муж только отмахивался: мол, у парня юношеские проблемы и всё такое, оставь его, перебесится и успокоится. Ну, я и не лезла, да и чего я добиться могла своею навязчивостью? Прямых оскорблений? Вот уж дивное счастье. Обидно. Я ведь его мать, я ведь растила, не спала ночей, а он? Эх. Дети, цветки бурной жизни. И ведь понимать начинают, только когда свои по лавкам сидят, и то не все и не сразу. Лирика это всё.
Проехав около четырнадцати часов в поезде и услышав, как будто вечно движущиеся стучащие колеса замедляются, забрала свои вещички с верхней полки и выдвинулась на свободу. А на свободе – дискомфортная толпа из сотни равнодушных ко всему и всем мужчин и женщин. Застыла в ступоре, чувствуя себя, будто никогда не была на улице и находилась в какой-то изоляции. В спину красноречиво подтолкнули. Извинившись, слетела по высоким ступеням, спрыгивая на неровный асфальт.
