Я ударяю его по лицу.
Глаза застилают слёзы, голос срывается:
— Это всё, что ты можешь мне сказать? Оно того не стоило? — всхлипываю. — Смерть нашего ребёнка не стоила того удовольствия, да?
Меня начинает колотить, с каждым вздохом истерика лишь накатывает с новой силой.
«Хотел острых ощущений…»
Что это значит?
Что это значит?
— Что это значит?
Лишь чудом замечаю, что он выгибает бровь.
На скуле ещё остался отпечаток моей ладони. Но скоро сойдёт. Я почти не вложила в удар сил. Нечего было вкладывать.
— Ребёнок? — он будто бы только слышит о нашем малыше! Как будто это с кем-то другим мы выбирали имена перед свадьбой. — Нет, любимая, я о твоём состоянии.
— Как ты можешь? — я начинаю уже натурально скулить, отползая от него подальше, едва не сваливаясь с кровати. — Тебе всё равно?
— На выкидыш? — морщится Игнат, нависая надо мной. — В этом проблема что ли?
4. Глава 4
— У тебя сердца нет… — всхлипываю я.
Игнат смеётся, будто безумец. Что-то нехорошее мелькает в чёрных глазах. Он забирается на мою койку прямо в обуви и кладёт ладони на мои плечи. Когда пытаюсь вырваться, вцепляется мёртвой хваткой, заставляя вскрикнуть от боли.
— Посмотри на себя, — говорит, — на кого ты стала похожа, Лера? Моя Лера… О чём ты говоришь? О каком ребёнке? Которому несколько недель? Да ты больше в больничке его оплакивала, чем вообще знала о его существовании.
Он едва ли не рычит.
Настолько уверен, что прав. Что моё поведение — абсурд.
Мой ребёнок — абсурд.
Наш ребёнок…
Не могу ничего ответить, не могу перестать рыдать. Единственное, что делаю — борюсь с тошнотой. Но тряска Игната совершенно не помогает.
— Отпусти, — наконец, выдавливаю из себя, — я не хочу тебя видеть… Не трогай…
— Что за театр? — вцепляется он в мои плечи ещё сильнее.
Становится ещё больнее, я плачу беззвучно, трясясь всем телом.
Я будто попала в параллельную реальность.
— Лера… — он, наконец, ослабляет хватку и говорит тише. — Лера, не стоит оно того…
— Я думала, что у нас будет семья. Я думала, что ты любишь меня. И нашего ребёнка.
— Буду любить, когда родится. Всякое бывает. Нельзя же так привязываться, ну, чего ты? — он касается моего подбородка. — У меня у матери постоянно выкидыши были. Да и абортов она сделала кучу, — он ведёт плечом, мол, это же ерунда.
— Ты, — я поднимаю на него глаза, полные слёз, — радовался, что я не похожа на неё. Почему тогда для меня такое должно быть нормой? Этого бы не случилось, — голос снова срывается, — если бы не ты!
Я бы очень расстроилась, если бы это произошло просто так. Винила бы себя больше.
Как они все повторяют мне каждый день — «так бывает…».
Но, конечно, не было бы истерик, я бы справилась. С его поддержкой и ради него же. Чтобы не расстраивать.
Надеялась бы на лучшее.
Улыбалась. Пироги бы ему пекла (дура!)…
Но когда всё вот так…
Когда жизнь встаёт с ног на голову…
Когда всё исковеркано…
Собрать себя по кускам непросто.
Ещё хуже, когда это обесценивают, когда делают вид, что ничего не произошло, когда пытаются убедить, что ты — чокнутая, раз так реагируешь.
— И я извинился, — в его голосе звучит сталь. Он злится. Он явно хотел отделаться минутой стояния на коленях.
Я всхлипываю, запускаю дрожащие пальцы во встрёпанные и без того волосы, пропускаю отчаянный стон, но через мгновение меня будто переключает. Всматриваюсь в его лицо. На миг мне не больно. На миг мне так всё равно.
Жаль, что долго это не длится.
