Погрузившись в воспоминания, я пропустил мимо ушей шуршание шин по старому асфальту, и поднял глаза лишь тогда, когда рядом со мной затормозил велосипед.
– А я откуда-то так и знала, что ты здесь!
Не может быть, этого не может быть. Я поднял глаза и улыбнулся:
– Привет, любимая!
Она, конечно, была прекрасна в своей молодости, я и забыл, как она была хороша в свои шестнадцать лет. Старше меня на целый год – так много, когда тебе всего пятнадцать. Но такова привилегия хулиганов, они могут встречаться даже с теми девочками, которые старше их.
– Ого, вот это приветствие! – улыбнулась Лариса. – Ты что здесь делаешь? Я проезжала мимо Луны, там все ваши и опять, кажется, пьяные. А ты никак трезвый?
– Аки стеклышко! – заверил ее я, не отрывая взгляда от ее глаз. Этому научила меня жизнь: всегда смотри в глаза, не отрывай взгляда, ты никого и ничего не боишься, ты всегда прав! Но она ведь только девчонка глупая сейчас, конечно, она не выдержала и отвела глаза, почти пропев:
– Странный ты какой-то сегодня. Ты точно трезвый?
– Иди ко мне, дыхну, – еще шире улыбнулся я.
Она осторожно положила велосипед на асфальт, и склонилась надо мной принюхиваясь. Вот ты и попалась, Лариса! Я ловко перехватил ее и усадил себе на колени.
– Ой! – и я ловлю губами мягкие, теплые губы. Она отвечает, и, уверяю вас, это надолго. Целоваться мы любим оба. Как-то она призналась мне, что обожает целоваться. Я в прошлой жизни стеснялся часто этим пользоваться, но уж сегодня не упущу ни за что на свете! Мы, путешественники во времени, такие, мы стремимся взять из нашего прошлого все, что не удалось с первой попытки.
Прошла вечность и я, оторвавшись от сладких губ, прошептал: «Ты неправильно сидишь, Лариса, так неудобно целоваться!». «А как правильно?» – с придыханием прошептала она в ответ. Я научил, подняв ее и опять усадив, только теперь ее колени оказались на скамейке по бокам от меня. Блин, блин, блин, вот зачем я это сделал! Но ничего нельзя повернуть назад в полумраке укутывающих скамейку кустов, когда вечернее солнце уже цепляется за верхушки деревьев. Мои ладони уже на мягких полушариях под юбкой, сжав их, как попавшиеся в плен мячики. Это моё, я никому не отдам! Она начинает немножечко, совсем так тихонько рычать, и я совершенно теряю голову. Кто там должен был быть первым? – Тебе не повезло, дружище, не в этой жизни. Нет ничего не личного, это любовь – здесь всё очень личное. И, конечно, у меня в этот раз получилось очень даже легко и ловко, да и как могло быть иначе, с моим-то опытом? А капля крови на моих старых темно-коричневых брюках клеш совсем даже не видна. Да и сумерки уже спускаются, в это время честной народ побаивается ходить через темный неухоженный парк, поэтому наша тайна осталась только нашей.
***
Говорят, что жизнь – она в полоску, и если ты сейчас на светлой полосе, то следующая полоса обязательно будет темная. Закон подлости или карма, как тут угадаешь? А, может, это время очень упруго и его так просто не развернешь?
Мы шли, вцепившись в ладони друг друга, молча, абсолютно счастливые, потрясенные до глубины души произошедшим и не верящие в то, что случилось. Вот только я никак не мог забыть о том, что мой чистенький носовой платок, тщательно постиранный мамой и заботливо уложенный ею в карман моих брюк, сейчас там, между ног девчонки, чья ладонь вцепилась в мою, прижатый трусиками, изображает из себя прокладку, которых еще нет в этой стране в это время. И это знание шокировало меня пятнадцатилетнего, несмотря на то, что шестидесятилетний старик, сидящий в голове, только снисходительно ухмылялся, но откуда-то издалека, словно специально ушедший в тень, дабы не мешать нашему счастью.
